ГОЛУБОК

Юлия Зонис

— Грибша-а-а!!!!!!

Парфемон глядел в осеннее, прочерченное утиными стаями небо. Там, в небе, вслед за последней стаей летел Грибша. Отсюда, с кочковатой, пнистой земли было плохо видно, только солнце поблескивало слюдой на крыльях. Казалось даже, что, подобно уткам, гусям и лебедям-трубачам, Грибша кричит, кричит свободно и вольно. Парфемон приложил руку козырьком к глазам, прищурился. За дальним лесом — ах, не видел этого Парфемоша, но душой чуял, чуял нутром отбитым! — там уже поднимались гаубицы яблокоголовых, зенитки их, красиво расцвеченные всеми цветами радуги. Миг — и прервется полет, ударит в Грибшину грудь и третий, и четвертый закон всемирного тяготения, десятое правило аэродинамики, бог знает что еще, но пока Грибша летел, а Парфемон смотрел, и глаза его слезились от солнца.

* * *

На ужин была картошка. Лениво зачерпывали ложками из мисок раскисшую бурду, сладковатую, гнилую, мороженую. Парфемон устроился на лавке рядом с Иваном Денисычем, интеллигентом в третьем поколении, по профессии — столяром. Иван Денисыч все знал, а потому ничего не хотел и не мог. Начальство использовало его в основном для мойки лагерных сортиров. Слева притулился Сырник, известный наушник и соглядатай. За свойство это Сырника днем любили и делились пайками, а ночью, напротив, не любили и устраивали ему темную. Так он и жил, между пайками и темной, и неплохо ведь жил — харя вон промеж плеч не влазит.

Парфемон зачерпнул хлебной корочкой баланды, причмокнул и со вкусом запил жидким чайком. Поскреб еще миску ложкой — для порядка, вдруг чего ко дну присохло. Не присохло. Тогда Парфемон отложил ложку и прислушался к разговору.

За столом говорили обычно об умном. О морозостойких сортах картофеля. О жуке, по прозвищу колорадский, который — беда и огорчение — был гораздо более морозостоек, чем питательный овощ. Еще о норме дневной выработки (ее постоянно обещали снизить, но на Парфемоновой памяти только повышали раза два или три) или о нравоучительном спектакле «Новая жизнь». О Грибше и прочих беглых молчали. Таков был здешний порядок. Да и что о них говорить? Грибша еще легко отделался. Вон, недавно молодой пытался сбежать. Клод. Его всего недели две как привели, и очень ему здесь не нравилось. Оно и понятно — пацан совсем, терпения ни на грош нет. Ну так он в птицу решил перекинуться. Над проволокой только пролетел, а по нему как шарахнут — сначала законом сохранения энергии, а уж потом всякими генетическими, по мелочам. Вот его корежило! Помучился человек, что ни говори. А Грибша что — шмякнулся себе за сопками, да и в лепешку. Делов! Совсем, считай, легкая смерть, не смерть, а веселушки.

Парфемон шмыгнул носом — нос у него постоянно мерз, и текло из него изрядно, — и обернулся к ВанДенисычу. Тот как раз вещал:

— Нет, не думаю, чтобы яблокоголовые прилетели к нам с другой планеты. Сами вырастили. Внутри всякого общества зарождаются подгруппы, мы не замечаем этого, но постепенно адептов новной веры становится все больше и больше…

Сырник слева навострил уши, но пока ничего нового и интересного для начальства ВанДенисыч не сказал. О том, откуда взялись умники, судачили здесь постоянно, чаще даже, чем о колорадском вредителе. Только к окончательным выводам пока не пришли.

— О-хо-хо… — Старожил зоны Пантелей пошамкал губами, страдальчески покачал головой. — И не с неба, и не от нас. За грехи тяжкие нам посланы…

— Ну-ну, — интеллигентный ВанДенисыч поморщился, — откуда такой детерминизм? Все меняется, но почему обязательно к худшему? Может, это провозвестники…

Сырник скучал. Беседа была слишком пресной, и он решил подбавить перцу:

— А что насчет яблока? Говорят, съели запретное яблоко, которое яблоководы в солнечном Джиннистане вырастили. И было то яблоко для наибольшего ихнего джинна, а сожрали какие-то гопники…

Парфемон напрягся. Вот ведь гаденыш Сырник, ВанДенисыча погубить хочет! Опытный ВанДенисыч, однако, на такой простой трюк не повелся.

— Ах, Василий, — говорит, — оставьте эти глупости. Если их называют яблокоголовыми, это еще ни о чем не говорит. Нет, я думаю, есть в этом явлении и позитивная сторона…

Сырник отвернулся и зевнул. Парфемон подумал, что надо шепнуть завтра Сапогу — пусть опять устроят доносчику темную…

Продолжение читайте в журнале «Реальность Фантастики №3(31) за март 2006».