№11(27)
Ноябрь 2005


 
Свежий номер
Архив номеров
Персоналии
Галерея
Мастер-класс
Контакты
 




  
 
РЕАЛЬНОСТЬ ФАНТАСТИКИ

АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ ЧАЯНОВ

Геннадий Прашкевич


Родился 17 (29) января 1888 года в Москве.

Детские годы прошли в старом московском районе — в бывшей Огородной слободе.

Прекрасное домашнее воспитание, основные европейские языки. Позже частное реальное училище К.П. Воскресенского — на Мясницкой. В училище Чаянов начал писать, по крайней мере, известно, что он сочинил пьесу. В 1906 году — Петровская академия, только что переименованная в Московский сельскохозяйственный институт. Благодаря достойным учителям (А.Ф. Фортунатов, Н.Н. Худяков, Д.Н. Прянишников), научные интересы Чаянова определились рано — общественная агрономия.

Одновременно — глубокое увлечение искусством.

«Московские собрания картин сто лет назад» (1917), «История Миюсской площади» (1918), «Среди коллекционеров» (1920), «Петровско-Разумовское в его прошлом и настоящем» (1925), «Самая западная гравюра (1926) — все эти, и многие другие искусствоведческие работы выполнены параллельно основной — научной. П. Эттингер в 1924 году (в обзоре «О мелочах гравюры») сообщал: «Профессор А.В. Чаянов, ради отдыха от научных занятий занявшийся гравюрой по дереву, в прошлом году из Гейдельберга прислал от руки раскрашенную своеобразную ксилографию, оповещавшую о появлении на свет его сына Никиты». Сам Чаянов никогда не забывал эти годы. «Ему (герою утопии, — Г.П. ), вспомнилось, как с замиранием сердца он, будучи первокурсником-юристом, много лет тому назад купил вот здесь, направо, у букиниста Николаева «Азбуку социальных наук» Флеровского, как три года спустя положил начало своему иконному собранию, найдя у Елисея Силина Новгородского Спаса, и те многие и долгие часы, когда с горящими глазами прозелита рылся он в рукописных и книжных сокровищах Шибановского антиквариата — там, где теперь при тусклом свете фонаря можно было прочесть краткую надпись «Главбум»…»

В 1912 году Чаянов издал стихотворную «Лелину книжку». « Сегодня, милая Альвина, жасмина отцветает куст, на завтрак с молоком малина припасена для ваших уст…» Стихи многого не обещали, Валерий Брюсов отозвался о книжке уничтожающе.

В 1918 году в частном издательстве появилась «История парикмахерской куклы, или Последняя любовь московского архитектора М.» — «романтическая повесть, написанная ботаником X. и иллюстрированная антропологом А.», как было указано в подзаголовке.

«Московский архитектор М., строитель одного из наиболее посещаемых московских кафе, известный в московских кругах более всего событиями своей личной жизни в стиле мемуаров Казановы, — однажды, проходя мимо кофейной Тверского бульвара, почувствовал, что он уже стар». Впрочем, тревожное ощущение приближающейся старости не помешало герою испытать самое настоящее чувство, даже страсть к восковой кукле, показанной директором-распорядителем фирмы «Папенгут и сын» в Париже в Цирк де Пари, и в Лондоне — в Пикадилли-Музик-Холл. В поисках колдовской рыжеволосой Афродиты (одной из сросшихся бедрами сестер-близнецов Генрихсон) архитектор проводит много времени в разъездах. «Ему не хотелось возвращаться домой, не хотелось снова видеть кресла красного дерева, елисаветинский диван, с которым связано столько имен и подвигов любви, ставших теперь ненужным; гобеленов, эротических рисунков уже безумного Врубеля, с таким восторгом купленных когда-то, фарфора и новгородских икон, словом, всего, что радовало и согревало жизнь». В конце концов, архитектор М. находит близняшек. К сожалению, лаская Берту, влюбленный герой ни на минуту не может забыть о постоянном (вынужденном) присутствии Китти…

После революции Чаянов преподает в Сельхозинституте и в Коммунистическом университете им. Я.М. Свердлова, создает самостоятельный Научно-исследовательский институт сельскохозяйственной экономии, возглавляет его, занимает руководящие посты в кооперации — в Центросоюзе, является членом коллегии Наркомата земледелия, представителем его в Госплане. Кстати, повесть «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» (подписанная псевдонимом — Ив. Кремнев) появилась в 1920 году не в частном (как все остальные книги Чаянова), а в государственном издательстве. Предисловие написал Вацлав Воровский, рекомендовал книгу к печати Ленин. Кстати, Ленин не раз ссылался на труды Чаянова о кооперативном движении.

«Путешествие…» отнесено к 1984 году.

Забавно, что этот год лег позже в название знаменитой антиутопии Оруэлла.

После митинга в Политехническом, где звучали удивительные лозунги («Разрушая семейный очаг, мы тем наносим последний удар буржуазному строю!» — «Наш декрет, запрещающий домашнее питание, выбрасывает из нашего бытия радостный яд буржуазной семьи и до скончания веков укрепляет социалистическое начало». — «Семейный уют порождает собственнические желания, радость хозяйчика скрывает в себе семена капитализма»), Алексей Кремнев (герой утопии Чаянова, — Г.П. ), уснув, оказывается в другом — в далеком будущем мире. Он совершенно очарован женщиной, которую встречает в утопии, — «ее почти классической головой, идеально посаженной на крепкой сильной шее, широкими плечами и полной грудью, поднимавшей с каждым дыханием ворот рубашки». Много говорит эта юная Параскева об искусстве — о старом Брейгеле, Ван Гоге, старике Рыбникове, о великолепном Ладонове. «Из ее слов Кремнев понял, что после живописи эпохи великой революции, ознаменованной футуризмом и крайним разложением старых традиций, наступил период барокко-футуризма, футуризма укрощенного и сладостного. Затем, как реакция, как солнечный день после грозы, на первое место выдвинулась жажда мастерства; в моду начали входить болонцы, примитивисты были как-то сразу забыты, и залы музеев с картинами Мемлинга, Фра Беато, Боттичелли и Кранаха почти не находили себе посетителей. Однако, подчиняясь кругу времени и не опуская своей высоты, мастерство постепенно получило декоративный наклон и создало монументальные полотна и фрески эпохи варваринского заговора, бурной полосой прошла эпоха натюрморта и голубой гаммы, затем властителем мировых помыслов сделались суздальские фрески XII века и наступило царство реализма с Питером Брейгелем, как кумиром».

Крестьянская основа утопии Чаянова не могла не удивлять. Ведь лидеры российской революции изначально ориентировались на пролетариат, считая крестьян слоем вредным, консервативным. Не удивительно, что уже через пять лет книги оказалась в числе запретных.

По Ив. Кремневу (герою утопии, обладателю трудовой книжки №37413) правительство будущей России ликвидировало города по всей стране. Даже на месте Москвы «пропали каменные громады, когда-то застилавшие горизонт, отсутствовали целые архитектурные группы, не было на своем месте дома Нирензее… Зато все кругом утопало в садах… Раскидистые купы деревьев заливали собою все пространство почти до самого Кремля, оставляя одинокие острова архитектурных групп. Улицы-аллеи пересекали зеленое, уже желтеющее море. По ним живым потоком лились струи пешеходов, авто, экипажей. Все дышало какой-то отчетливой свежестью, уверенной бодростью». Национальной игрой, кстати, стала игра в бабки. Что же касается самих основ крестьянского строя, то заложены они были путем весьма удачных переговоров Ленина, Керенского и Милюкова. Это их умами построена социалистическая крестьянская республика. Это им поставлен грандиозный памятник — колонна, составленная из пушечных жерл, увитых металлической лентой, и украшенная барельефом. Герой утопии даже успел различить несколько фигур — Рыкова, Коновалова и Прокоповича, стоящих у наковальни, Середу и Маслова, занятых посевом. — ««Да послушайте, Никифор Алексеевич, — обратился Кремнев к своему спутнику, — ведь эти люди вовсе не образовывали в своей жизни таких мирных групп!» — «Ну, для нас в исторической перспективе они сотоварищи по одной революционной работе, и поверьте, что теперешний москвич не очень-то помнит, какая между ними была разница!»

Оказывается, в 1934 году власть оказалась в руках крестьянских партий.

Тогда же правительство Митрофанова провело на съезде Советов декрет, по которому все города с населением свыше 20 000 жителей решено было снести — как рассадник умственной лени и всяческой заразы. Решение выполнили в десять лет, Москву перепланировали в сплошные сады, к 1944 году она приняла окончательный вид. «Теперь, однако, крестьянский режим настолько окреп, что священный для нас декрет уже не соблюдается с прежней пуританской строгостью. Население Москвы нарастает настолько сильно, что наши муниципалы для соблюдения буквы закона считают за Москву только территорию древнего Белого города, т.е. черту бульваров дореволюционной эпохи».

Что же касается истории, то «мировое единство социалистической системы держалось недолго и центробежные социальные силы весьма скоро разорвали царившее согласие. Идея военного реванша не могла быть вытравлена из германской души никакими догматами социализма, и по пустяшному поводу раздела угля Сарского бассейна немецкие профессиональные союзы принудили своего президента Радека мобилизовать немецких металлистов и углекопов и занять Сарский бассейн силой впредь до разрешения вопроса съездом Мирсовнархоза. Европа снова распалась на составные части. Постройка мирового единства рухнула, и началась кровопролитная война, во время которой во Франции старику Эрве удалось провести социальный переворот и установить олигархию ответственных советских работников. После шести месяцев кровопролития совместными усилиями Америки и Скандинавского объединения мир был восстановлен. Но ценою разделения мира на пять замкнутых народнохозяйственных систем — немецкой, англо-французской, америко-австралийской, японо-китайской и русской. Каждая изолированная система получила различные куски территории во всех климатах, достаточные для законченного построения народнохозяйственной жизни, и в дальнейшем, сохраняя культурное общение, зажила весьма различной по укладу политической и хозяйственной жизнью. В Англо-Франции весьма скоро олигархия советских служащих выродилась в капиталистический режим, Америка, вернувшись к парламентаризму, в некоторой части денационализировала свое производство, сохраняя, однако, в основе государственное хозяйство в земледелии, Японо-Китай быстро вернулся политически к монархизму, сохранив своеобразные формы социализма в народном хозяйстве, одна только Германия в полной неприкосновенности донесла режим двадцатых годов.

История же России представлялась в следующем виде. Свято храня советский строй, она не могла до конца национализировать земледелие. Крестьянство, представлявшее собой огромный социальный массив, туго поддавалась коммунизации, и через пять-шесть лет после прекращения гражданской войны крестьянские группы стали получать внушительное влияние как в местных Советах, так и в В.Ц.И.К. Их сила значительно ослаблялась соглашательской политикой пяти эсеровских партий, которые не раз ослабляли влияние чисто классовых крестьянских объединений. В течение десяти лет на съездах Советов ни одно течение не имело устойчивого большинства, и власть фактически принадлежала двум коммунистическим фракциям, всегда умеющим в критические моменты сговориться и бросить рабочие массы на внушительные уличные демонстрации. Однако конфликт, возникший между ними по поводу декрета о принудительном введении методов «евгеники», создал положение, при котором правые коммунисты остались победителями ценою установления коалиционного правительства и видоизменения конституции уравнением силы квоты крестьян и горожан. Перевыборы Советов дали новый съезд Советов с абсолютным перевесом чисто классовых крестьянских группировок, и с 1932 года крестьянское большинство постоянно пребывает в В.Ц.И.К. и съездах, и режим путем медленной эволюции становится все более и более крестьянским. Однако двойственная политика эсеровских интеллигентских кругов и метод уличных демонстраций и восстаний не раз колеблет основы советской конституции и заставляет крестьянских вождей держаться коалиции при организации Совнаркома, чему способствовали неоднократные попытки революционного переворота со стороны некоторых городских элементов. В 1934 году после восстания, имевшего целью установление интеллигентской олигархии наподобие французской, поддержанного из тактических соображений металлистами и текстилями, Митрофанов организует впервые чисто классовый крестьянский Совнарком и проводит декрет через съезд Советов об уничтожении городов. Восстание Варварина 1937 года было последней вспышкой политической роли городов, после чего они растворяются в крестьянском море…»

Я привожу столь большую цитату только потому, что мы практически не знаем в литературе подобных крестьянских утопий.

Но по-настоящему ужасает героя искусственный подбор и содействие организации всех талантливых жизней. «Прошлые эпохи не знали научно человеческой жизни, они не пытались даже сложить учение о ее нормальном развитии, о ее патологии, мы не знали болезней в биографиях людей, не имели понятия о диагнозе и терапии неудавшихся жизней. Люди, имевшие слабые запасы потенциальной энергии, часто сгорали, как свечки, и гибли под тяжестью обстоятельств, личности колоссальной силы не использовали десятой доли своей энергии. Теперь мы знаем морфологию и динамику человеческой жизни, знаем, как можно развить из человека все заложенные в него силы. Особые общества, многолюдные и мощные, включают в круг своего наблюдения миллионы людей, и будьте уверены, что теперь не может затеряться ни один талант, ни одна человеческая возможность не улетит в царство забвения».

«Но разве это не ужас! — потрясен Кремнев. — Это тирания выше всех тираний! Ваши общества, воскрешающие немецких антропософов и французских франкмасонов, стоят любого государственного террора. Действительно, зачем вам государство, раз весь ваш строй есть не более как утонченная олигархия двух десятков умнейших честолюбцев!.. — И дальше. — Вы-то, все это сознающие, вы, главковерхи духовной жизни и общественности, кто вы: авгуры или фанатики долга? какими идеями стимулировалась ваша работа над созданием сего крестьянского эдема?» — «Несчастный вы человек! — отвечает собеседник Кремнева. — Чем стимулируется наша работа и тысячи нам подобных? Спросите Скрябина, что стимулировало его к созданию «Прометея», что заставило Рембрандта создать его сказочные видения! Искры Прометеева огня творчества!.. Вы хотите знать, кто мы — авгуры или фанатики долга? Ни те и ни другие — мы люди искусства… Да и вообще мы считаем государство одним из устарелых приемов организации социальной жизни, и 9/10 нашей работы производится методами общественными, именно они характерны для нашего режима: различные общества, кооперативы, съезды, лиги, газеты, другие органы общественного мнения, академии и, наконец, клубы — вот та социальная ткань, из которой слагается жизнь нашего народа как такового».

Все это позже припомнят Чаянову следователи.

Но до первого своего ареста он выпустит еще несколько книг: «Венедиктов, или Достопамятные события жизни моей» (1922), «Венецианское зеркало, или Удивительные похождения стеклянного человека» (1923), «Необычайные, но истинные приключения графа Федора Михайловича Бутурлина» (1924) и «Юлия, или Встречи на Новодевичьем» (1928). Все они были подписаны псевдонимом — ботаник X, а иллюстрировали их то фитопатолог У, то Алексей Кравченко, то книжка оставалась «никем не иллюстрированная».

Можно представить, с каким чувством вчитывался Михаил Булгаков в страницы повести Чаянова «Венедиктов» (экземпляр книжки обнаружен в библиотеке писателя). «Проходя по московским улицам, посещая театры и кондитерские, я чувствовал в городе чье-то несомненное жуткое и значительное присутствие. Это ощущение то слабело, то усиливалось необычайно, вызывая холодный пот на моем лбу и дрожь в кистях рук, — мне казалось что кто-то смотрит на меня и готовится взять меня за руку…» — Не правда ли, очень напоминает атмосферу романа «Мастер и Маргарита»? — «Как я могу отблагодарить тебя, Булгаков! — сказал Петр Петрович (несомненно, одно из дьявольских проявлений, — Г.П. ), протягивая мне бокал. — Сам Гавриил не мог бы принести мне вести более радостной, чем ты! Эх! если бы ты мог что-нибудь понимать, Булгаков! Душа освобожденная, сбросившая цепи, любит меня!»

И далее, все более хмелея: «Эх, если бы ты что-нибудь понимал, Булгаков!»

И еще дальше: «Я — царь! А ты червь предо мною, Булгаков! Плачь, говорю тебе!.. Смейся, рабская душа!..»

И, наконец, совсем пронизанное тоской: «Беспредельна власть моя, Булгаков, и беспредельна тоска моя; чем больше власти, тем больше тоски».

Во второй половине двадцатых началось настоящее силовое давление на ученых-аграрников. Страна требовала хлеба, а ученые не могли его дать вот так сразу. Менялись кадры, выискивали вредителей. В 1928 году Чаянова тоже был убран с поста директора основанного им института. Само это заведение было преобразовано в Научно-исследовательский институт крупного социалистического хозяйства. Правда, Чаянов остался членом коллегии: вовремя покаялся в предполагаемых ошибках, признал главными совхозные, а не проповедываемые им кооперативные формы землепользования, даже подготовил рукопись «Организация крупного хозяйства эпохи социалистической реконструкции земледелия». Работа эта не появилась в печати, не успела. В декабре 1929 года на конференции аграрников-марксистов в Москве выступил Сталин с докладом «К вопросам аграрной политики в СССР». Теорию «устойчивости» мелкокрестьянского хозяйства он назвал теорией предрассудков. По словам Сталина «у нас нет частной собственности на землю, у нас нет и той рабской приверженности крестьянина к клочку земли, которая имеется на Западе. А это обстоятельство не может не облегчать перехода мелкокрестьянского хозяйства на рельсы колхозов». И далее: «Почему же этот новый аргумент не используется в достаточной мере нашими теоретиками аграрниками в их борьбе против всех и всяческих буржуазных теорий?» И еще: «Непонятно только, почему антинаучные теории «советских» экономистов типа Чаянова должны иметь свободное хождение в нашей печати».

Чаянов был обвинен в принадлежности к Трудовой крестьянской партии.

Такой партии в действительности не существовало. Видимо, следователи усмотрели некую связь между когда-то придуманной писателем крестьянской партией и Промпартией, по делу которой его арестовали. В «Путешествии моего брата Алексея…» ТКП была вполне разумной организацией, защищавшей крестьянина-середняка, но это была именно придуманная партия. Арестовали Чаянова в президиуме ВАСХНИЛ, вместе с профессорами Н.Д. Кондратьевым, А.Н. Мининым, Н.П. Макаровым, А.А. Рыбниковым. Четыре года ученый и писатель провел в Бутырской тюрьме, затем был выслан в Алма-Ату.

Жена писателя вспоминала: «Его забрали 21 июля 1930 г. на работе в тот момент, когда он подготовлял материал Зернотреста к XV Партсъезду. И хотя, вследствие травли, которой он подвергался последний год, у него сильно сдала, больная и в спокойном состоянии, нервная система, вместо требуемого отдыха он с неослабевающей энергией и преданностью продолжал свою работу.

О том, что происходило в тюрьме, я могу рассказать только с его слов.

Ему было предъявлено обвинение в принадлежности к «трудовой крестьянской партии», о которой он не имел ни малейшего понятия. Так он и говорил, пока за допросы не принялся Агранов (известный в органах чекист, умевший дружить с писателями, — Г.П. ). Допросы вначале были очень мягкие, «дружественные», иезуитские. Агранов приносил книги из своей библиотеки, потом просил меня передать ему книги из дома, говоря мне, что Чаянов не может жить без книг, разрешил продовольственные передачи и свидания, а потом, когда я уходила, он, пользуясь духовным потрясением Чаянова, тут же устраивал ему очередной допрос. Принимая «расположение» Агранова к нему за чистую монету, Чаянов дружески объяснял ему, что ни к какой партии он не принадлежал, никаких контрреволюционных действий не предпринимал. Тогда Агранов начал ему показывать одно за другим тринадцать показаний его товарищей против него. Я не знаю подробностей обвинения. Знаю только, что кроме обвинения в ТКП повторялась клевета, которую он, опираясь на факты, опроверг будучи еще на воле.

Показания, переданные ему Аграновым, повергли Чаянова в полное отчаяние: ведь на него клеветали люди, которые его знали и которых он знал близко и много лет. Но все же он еще сопротивлялся. Тогда Агранов его спросил: «Александр Васильевич, есть ли у вас кто-нибудь из товарищей, который, по вашему мнению, не способен солгать?» Чаянов ответил, что есть, и указал на проф. эконом. географии А.А. Рыбникова. Тогда Агранов вынимает из ящика стола показания Рыбникова и дал прочитать Чаянову. Это было последней каплей, которая подточила сопротивление Чаянова. Он начал, как и все другие, писать то, что сочинял Агранов. Так он в свою очередь оговорил и себя. Когда взамен оставшегося года (он был приговорен к 5 годам тюрьмы) его сослали на 3 года в Алма-Ата, и я приехала к нему туда, он мне рассказал все это.

Будучи аспиранткой в Третьяковской галерее, я проходила там аспирантскую практику, и как-то в ее залах я встретила А.А. Рыбникова. Он подошел ко мне и сказал, что давно хотел меня повидать, чтобы рассказать о своем предательстве, но что у него не хватило на это гражданского мужества, что он не может себе объяснить, как это случилось, но он оболгал такого честного и чистого человека, как Чаянов, что на следующий же день он написал на имя следователя опровержение своим показаниям, но, по-видимому, это объяснение не было приобщено к делу. (Об этом я писала тов. Вышинскому в 1937 г. Мое заявление, по-видимому, где-то хранится). Чтобы понять цену показаниям Рыбникова можно только прибавить, что он сразу после приговора был переведен в лечебницу Кащенко, там признан психически больным и отдан на руки жене.

Проф. Фабрикант, который в своих показаниях писал дикие небылицы, заболел психически во время следствия и до сих пор находится на учете психдиспансера.

Студенский во время следствия заболел психически и повесился в камере.

А.Н. Минин, который в своих показаниях оклеветал и себя и ближайшего друга А.В. Чаянова, передал через жену из лагеря тов. Вышинскому объяснение того, как и почему он давал ложные показания. Кстати, Минина несколько месяцев тому назад реабилитировали.

Проф. Н.П. Макаров в прилагаемой мной характеристике А.В. Чаянова пишет, что он оклеветал Чаянова, не выдержав тяжести следствия».

В марте 1931 года под председательством Н.М. Шверника состоялся судебный процесс по делу «контрреволюционной организации «Союзного бюро» ЦК РСДРП (меньшевиков)». Обвинителем выступал прокурор РСФСР Н.В. Крыленко. Следствие по группе Кондратьева — Чаянова формально еще продолжалось, но результат давно был предрешен. В обвинительном заключении, представленном суду, задачи и деятельность «трудовой крестьянской партии» характеризовались как откровенно антисоветские и вредительские. ТКП называлась «кулацко-эсеровской группой Чаянова — Кондратьева», сообщалось, что «ТКП брала на себя организацию крестьянских восстаний и беспорядков, используя влияние кулацких элементов и колебания известной части середняков в вопросах об отношении к коллективизации сельского хозяйств; работу по снабжению восставших оружием и боевыми припасами и по доставке их в районы предполагаемых восстаний; работу по разложению частей Красной Армии, в особенности направленных для прекращения беспорядков в сельских местностях». Восстание, поддерживаемой иностранной интервенцией, по материалам, полученным следствием, должно было начаться в 1931 году. Перед вынесением приговора прокурор обратился к судьям с призывом: «Прошу вас проявит максимальную жесткость по отношению к подсудимым».

По воспоминаниям профессора Макарова в тюрьме Чаянов занимался литературной работой: составил кулинарную книгу, написал исторический роман «Юрий Суздальский». Судьба обеих рукописей неизвестна. После четырех лет заключения писателя отправили в ссылку.

В Алма-Ате он работал в сельскохозяйственном институте.

«О его жизни и настроении, — писал Вл. Муравьев, — некоторое представление может дать письмо С.А. Клепикову от 13 февраля 1936 года. Чаянов пытается шутить, что, мол, «Алма-Ата — это безводная пустыня для коллекционеров». Что его «общество составляет кошка и алма-атинская овчарка по кличке Динго», которую «соседнее население зовет попросту Зинкой», но за всеми этими шутками чувствуются усталость и тревога. «Тебя же прошу не забывать меня книгами, — писал Чаянов Клепикову, — причем прошу поиметь в виду, что я впал в детство (видимо, от старости), из всех газет читаю «Комсомольскую правду», и очень почитаю все издания «Молодой гвардии», а из книг буду тебе безгранично благодарен за Дюма, Жюль Верна, Вальтер Скотта и им подобных. А впрочем, и за все остальное». Заканчивается письмо щемящим признанием: «Прости за легкомысленное послание, но я прямо опух от 12-14 часовой работы каждого дня… и, набрасывая эти строки, отвожу душу».

Осенью 1937 года Чаянов снова арестовали.

На этот раз он был обвинен в смычке с правыми оппортунистами, с группой Бухарина. У сына Чаянова — Василия Александровича — сохранилась тетрадь в коленкоровом переплете. Ее пожелтевшие страницы исписаны жидкими фиолетовыми чернилами. С одного конца — заметки по истории западноевропейской гравюры, с другого — наброски статьи «Внутрихозяйственный транспорт. Материалы к пятилетке 1933-37 года». Тетрадь эта заполнялась в камере Бутырской тюрьмы. Может, Чаянов искал в работе отвлечения от кошмара следствия, может, надеялся, что записи пригодятся хотя бы в будущем.

Не пригодились.

3 октября А.В. Чаянова приговорили к расстрелу.

В тот же день приговор был приведен в исполнение.



   
Свежий номер
    №2(42) Февраль 2007
Февраль 2007


   
Персоналии
   

•  Ираклий Вахтангишвили

•  Геннадий Прашкевич

•  Наталья Осояну

•  Виктор Ночкин

•  Андрей Белоглазов

•  Юлия Сиромолот

•  Игорь Масленков

•  Александр Дусман

•  Нина Чешко

•  Юрий Гордиенко

•  Сергей Челяев

•  Ляля Ангельчегова

•  Ина Голдин

•  Ю. Лебедев

•  Антон Первушин

•  Михаил Назаренко

•  Олексій Демченко

•  Владимир Пузий

•  Роман Арбитман

•  Ірина Віртосу

•  Мария Галина

•  Лев Гурский

•  Сергей Митяев


   
Архив номеров
   

•  №2(42) Февраль 2007

•  №1(41) Январь 2007

•  №12(40) Декабрь 2006

•  №11(39) Ноябрь 2006

•  №10(38) Октябрь 2006

•  №9(37) Сентябрь 2006

•  №8(36) Август 2006

•  №7(35) Июль 2006

•  №6(34) Июнь 2006

•  №5(33) Май 2006

•  №4(32) Апрель 2006

•  №3(31) Март 2006

•  №2(30) Февраль 2006

•  №1(29) Январь 2006

•  №12(28) Декабрь 2005

•  №11(27) Ноябрь 2005

•  №10(26) Октябрь 2005

•  №9(25) Сентябрь 2005

•  №8(24) Август 2005

•  №7(23) Июль 2005

•  №6(22) Июнь 2005

•  №5(21) Май 2005

•  №4(20) Апрель 2005

•  №3(19) Март 2005

•  №2(18) Февраль 2005

•  №1(17) Январь 2005

•  №12(16) Декабрь 2004

•  №11(15) Ноябрь 2004

•  №10(14) Октябрь 2004

•  №9(13) Сентябрь 2004

•  №8(12) Август 2004

•  №7(11) Июль 2004

•  №6(10) Июнь 2004

•  №5(9) Май 2004

•  №4(8) Апрель 2004

•  №3(7) Март 2004

•  №2(6) Февраль 2004

•  №1(5) Январь 2004

•  №4(4) Декабрь 2003