БЛЮЗ СЧАСТЬЯ
Моим друзьям в зале и на сцене
...Жить верой в правду некоторых слов,
А также в силу нескольких созвучий...
А также в волшебство созвучья слов.
Машина времени, «Увидеть реку»
* * *
Зал был полон. Шорох платьев, негромкие голоса, сдержанный смех звуки сливались в неразборчивый гомон, плыли над спинками кресел, бесплотными клубами заполняя помещение. Музыканты на сцене старомодные длиннополые камзолы, пышные жабо, завитые косицы волос неторопливо настраивали инструменты. Визгливо вскрикивала скрипка, ей вторили альт и фагот, простуженно дребезжал концертный рояль... В глубине сцены хмурый электрик колдовал над загадочным прибором, похожим на опутанный сетью разноцветных проводов холодильник. В лучах прожекторов масляно блестела тугая медь оплетки. Электрик морщился и тыльной стороной ладони сгонял заливающий глаза пот.
Было душно. Люди, толпящиеся в проходах, яростно обмахивались программками. Парнишка в спортивном костюме двигался от окна к окну, распахивая створки настежь, и первый ноябрьский снег сугробами ложился на широкие подоконники. У батарей мокрые хлопья таяли, разбегаясь лужицами по паркету, но никто не обращал на это внимания: то, что было бы неуместно где-нибудь в строгом зале филармонии, среди тяжелых портьер, хрусталя и мрамора, здесь, в Доме культуры на окраине, казалось вполне естественным.
...Когда человек появился на сцене, шум затих моментально. Гвалт, шорох конфетных оберток и нервные перешептывания смолкли разом, словно кто-то нажал на потайную кнопку или, в соответствии с моментом, дернул за витой золоченый шнурок. Мужчина неторопливо пересек пустое пространство и опустился на стул. Луч прожектора скользнул по лицу и унесся прочь. Обычный человек, ничего особенного: линялые джинсы, серый свитер, небольшая бородка... Столкнувшись на улице, мало кто из сидящих в зале взглянул бы на него второй раз. Но сейчас в нем было нечто такое, от чего музыканты в старомодных камзолах показались плоскими, будто вырезанными из картона, а все происходившее в зале до той минуты дешевым фарсом, детским утренником, который играют похмельные провинциальные актеры. Гитару он держал чуть на отлете, словно она мешала ему дышать. Кашлянул. Поправил микрофон. Неуверенно тронул струны. Мечтательно улыбнулся, глядя куда-то поверх голов...
И запел.
Ряд шестой, место двенадцатое
Холодно... Ты ежишься и поднимаешь плотный воротник плаща. Недавний снег уже стаял, и мокрый тротуар под ногами влажно блестит. Ты перешагиваешь темную лужу и сворачиваешь во двор. В подворотне стоит запах кошек, холодного сигаретного дыма и влажной штукатурки. Желтоватый свет уличного фонаря едва освещает темный провал. Словно в пещере с мусорными баками зябко и жутковато... Но зато какой концерт, а! Какой голос! И даже не в голосе дело, всякие голоса слыхали... Но то, о чем пел это парень!.. Господи! Какая ясность и чистота, какая необъятная глубина стоит за этими простыми словами! Честь... Холодный звон клинков и рвущиеся из груди слезы, которые нельзя, никак нельзя выпустить на волю... Алые пятна, расцветающие поутру на хрустком белом снегу... Воины и книжники... Чего стоит их готовность идти за истину на плаху, на костер? Вот оно настоящее!..
Полностью погруженный в себя, ты размашисто шагаешь вперед, не замечая теней, притаившихся в глубине двора-колодца. А когда твой рассеянный взгляд наконец фиксирует движение, поворачивать уже поздно.
Из темноты выступают двое. Один с опухшим лицом, в расстегнутом дембельском «листопаде», со съехавшим на ухо беретом неторопливо приближается к тебе.
Эй, земеля, огонька не найдется? голос совсем молодой, по-детски ломкий, но с нагловатой ноткой, хорошо знакомой по «школьным годам чудесным», когда ребята оставались после уроков специально чтобы всласть помутузить тебя на заднем дворе.
Да что там, пусть сразу деньгу гонит и канает отсюда, этот голос постарше, снисходительный, с характерной хрипотцой. Не бойся, братишка, не обидим. Нам, видишь ли, на пиво чуток не хватает... Веселый беззлобный смех, звучащий из темноты, так не подходит ко всему происходящему, что ты вздрагиваешь.
И застываешь на месте, скованный приступом животного ужаса. Господи, ну за что! панически проносится в голове. Почему всегда со мной! Порванная отцовская куртка, букет, летящий в физиономию на первом свидании, раздавленные в автобусе часы... Ну почему именно сегодня, после такого замечательного концерта?.. За что?!
Мысли стремительно проносятся в голове, а тем временем твоя рука уже тянется к карману, где лежат деньги последние две десятки, оставшиеся после покупки билетов на концерт и бутылки пива. Тебе жалко до слез не денег, даже не себя самого, а убитой двумя пьяными подонками радости, непоправимо испорченного настроения. Ну почему, почему все в этом мире так несправедливо?!..
И тут словно какой-то переключатель щелкает у тебя в мозгу.
Сударь, не соизволите ли извиниться? холодно говоришь ты, отводя руку подальше от кармана. Твой голос звучит не так, как должен, в нем нет затравленности и страха, тот хриплый, что прячется в темноте, чувствует что-то неладное и начинает сдвигаться в твою сторону... Но парень, который перед тобой, слишком молод, чтобы сходу понять, что жертва готова показать когти...
Шо? Ты о чем, орел?
Ты коротко замахиваешься, и хлесткая пощечина бьет наотмашь, прямо по наглой опухшей физиономии...
А теперь не угодно ли к барьеру, сударь?
У твоего визави ошарашенное выражение лица. Словно моль, которую он собирался раздавить, цапнула его за палец. Несколько невыносимо долгих мгновений он приходит в себя.
Ах ты... Да я тебя... Отделаю, мама не узнает! Не дожидаясь, товарища, он без размаха бьет тебя в солнечное сплетение.
Мимо ты успеваешь уклониться. Еще удар... И еще с другой стороны, вскользь по левой скуле. Это подоспел хриплый. Это серьезно. Отступать больше некуда. Бежать поздно. Кровь течет по подбородку, рука шарит по бедру, ища эфес несуществующей шпаги, и ты не в силах остановить эти бессмысленные движения.
Вы подлецы, господа! Извольте сражаться честно! и еще одна пощечина находит свою цель.
Ах ты сука! Витек, ты слышал, как он меня обозвал? Ну, бля, зуботычиной не отделаешься! Краем глаза ты успеваешь поймать блеск ножа в свете лампы. Хриплый кричит своему напарнику что-то зло и остерегающе... Бесполезно сейчас он слышит только самого себя. Снова пытаешься уклониться на сей раз безуспешно.
Поздно.
Слишком поздно.
Удар... Хруст...
Темнота.
Продолжение читайте в журнале «Реальность Фантастики №09(25) за сентябрь 2005».
|