ХРАНИТЕЛЬНИЦА

Пламя факелов и рваные тени искажали лица людей, и я скорее догадывалась, чем видела, кто есть кто. Ночной птицей метался по зале страх. Испуганный шепот, тихий плач, молчание отчаянья... На брошенных на пол роскошных женских плащах, залитых кровью, умирал наш повелитель. Новый стремился сюда сквозь рокот битвы — бряцанье мечей, треск огня, вопли умирающих... Любимая музыка королей.

И вот они ворвались в тронный зал — распаленные битвой и кровью солдаты. Словно во сне слышала я оглушительное металлическое эхо. Как сквозь пелену тумана смотрела на стремительно приближавшихся мужчин. На первого, закованного в латы: черные развевающиеся волосы, черный разорванный плащ с драконом, потускневший от крови меч... Он шел, с каждым тяжелым шагом утверждая себя в этом тронном зале, этом дворце, этом мире.

Он возвращался.

Что за сила — страх, безумие, судьба? — подхватила, бросила меня навстречу человеку, созданному, казалось, лишь из стали и пламени? Споткнувшись, разбив колени, я все же успела повиснуть на его руке, сжимавшей меч. Он был так силен и двигался так стремительно, что несколько шагов проволок меня по полу, прежде чем вообще заметил. Я взглянула в его застывшее лицо и поняла: бессмысленно молить его о пощаде — как лавину или смерч.

И крикнула — в страхе и ярости:

— Он умирает! Ты доволен?

Он рывком высвободил руку, но я успела ощутить сильные удары пульса и горячую кожу под своими пальцами. И поразилась: оказывается, и этот бог смерти скроен из живой плоти...

Король Марк взглянул на нас сквозь пелену боли и близкой смерти.

— Не обидь... убогих, Драгар.

Драгар молча смотрел на него. Прятались за этой неподвижной маской торжество, злорадство, усталость или гнев — не угадать. Но, повинуясь его жесту, солдаты вложили мечи в ножны.

— Я пришел... дядя, — услышали мы его низкий голос.

— Да... — Король беспомощно заморгал. — Да. Я знал... я всегда знал, что кто-то из вас... вернется. Ты так похож... похож на своего отца... скажи мне... скажи, где... где они?

— Твой сын Регг мертв, — сказал Драгар. — Твой сын Ким мертв. Твой сын Алекс мертв. Рей бежал, но я его поймаю.

Принцесса Юлия вскрикнула, леди и служанки зарыдали. Гелла вскинула глаза на нового короля, но даже ей это оказалось не под силу, и, скривив в судороге безмолвных рыданий губы, она опустила голову. Король Марк тяжело сглотнул — он услышал то, что страшился услышать. В смертной усталости его голова тяжело перекатилась набок, и он увидел меня, скорчившуюся у ног нового властелина. Это был единственный взгляд, единственная улыбка, подаренные мне моим королем. И за эту улыбку я полюбила его — после смерти.

Трещали факелы, рыдали женщины, бряцали металлом переступавшие с ноги на ногу солдаты, и все же зал был полон молчанием, потому что молчал тот, кто должен был сказать.

И он сказал:

— Я пришел!

И, высоко подняв обеими руками меч, загнал его в расщелину между древними плитами пола.

Надо отдать Драгару должное: похороны были королевские. Побежденные, стояли плечом к плечу и молча смотрели, как высокое пламя охватывает курган, сложенный из тел погибших воинов и священного родового дерева (обряженный в драгоценные одежды Марк — на самой вершине), очищает плоть и души тех, кто вчера еще был меж нами.

Здесь я впервые увидела мать Драгара — грузную безобразную старуху. Лицо ее сияло торжеством, она — единственная — смеялась на этих похоронах прошлого! Ее сын был сумрачен и молчалив. Я глядела на него, пытаясь угадать, что с нами будет. Лицо — маска, глаза — бездонные колодцы, в которых мерцают отблески пламени...

Всхлипывающую Юлию поддерживали под руки придворные леди. Гелла не сводила сухих глаз с погребального костра. Взгляд короля задержался на принцессах и скользнул дальше, изучая лица пленных. Все в страхе опускали головы. Я затаила дыхание и с облегчением выдохнула — на меня Драгара не обратил внимания, я была ему не нужна.

На третий день объявили волю короля. Обеих принцесс выдавали замуж за его ближайших соратников. Судя по тому, что мы раньше слышали о Драгаре, это было нежданной милостью.

Юлия, как всегда, нашла утешение в слезах. Гелла застыла, словно громом пораженная.

— Наложницы... солдат... — проговорила еле слышно. В лице ее не было и кровинки. Я дотронулась до ее руки.

— Не наложница, принцесса. Жена по закону и обычаю. Я слышала, маршал молод и красив. Вы полюбите его.

— Никогда, никогда, никогда! — блеснула она глазами.

— А мой Сигурд? — не удержавшись, воскликнула Юлия.

Старшая сестра резко повернулась.

— Перестань! Ты же видишь — она нас утешает!

Взгляд ее холодных голубых глаз остановился на мне. Я ждала привычных хлестких слов... Но Гелла произнесла задумчиво:

— Сейчас я готова тебе даже позавидовать! Но берегись! Если он узнает о тебе, неизвестно, что еще придет в голову этому негодяю. Иди, беги, укройся... И прощай... сестра.

Я ощутила невольное злорадство — лишь раз в жизни, в минуту слабости, но все же признала принцесса родство меж нами!

####

Слухи витали над страной: что жив то ли один, то ли все принцы, и собираются в укромном месте несметные силы. Что Драгар взял в наложницы обеих принцесс и теперь ищет третью — то ли полоумную, то ли незаконнорожденную. А я шла к Диким Горам, где скрывался единственный оставшийся в живых принц Рей, — просто потому, что надо было куда-то и к кому-то идти...

Начался сбор урожая, и слухи отступили под напором привычных забот. Сейчас любые лишние руки были кстати, и меня принимали без расспросов, расплачиваясь за работу едой и поношенной одеждой. Так шла я, без особой цели и надежды, и Дикие Горы поднимались мне навстречу.

Почти все листья облетели и жухлая трава покрылась ледком, когда я пришла к постоялому двору, расположенному на развилке с дорогой, отходящей от центрального тракта. Денег у меня не было, но я обладала уже достаточным опытом и изворотливостью. Благополучно миновав постояльцев и слуг, юркнула в конюшню. Похоже, здесь остановился большой отряд — кони были рослыми, ухоженными, упряжь блестела тусклой позолотой. Забившись в самый угол, почти под ноги вороному жеребцу, принявшему меня заинтересовано, но мирно, я собрала побольше соломы и, свернувшись под теплым плащом, уснула.

...Звяканье уздечки и негромкий ласковый голос звучали прямо над моей головой. Я села. Жеребец всхрапнул, словно приветствуя меня. Обирая с волос солому, я взглянула вверх. Мужчина замер с уздечкой в руках. Ругнувшись, наклонился и неожиданно легко вытащил меня из-под брюха жеребца.

— Как ты попала сюда, сумасшедшая? Он же никого к себе не подпускает!

— Я поговорила с ним, и он разрешил мне поспать здесь. Можно, я возьму свои вещи и пойду, господин? Я ничего плохого не сделала...

— Ты, должно быть, ведьма? — в низком голосе мужчины послышалась усмешка. — Или я поймал домового — того, что путает лошадиные гривы? Почему ты спишь в конюшне, а не в своей постели?

— У меня нет дома, денег, родных, — ответила я просто. — Ночую где придется, ем, что заработаю, и в том нет никому худого, а потому пустите меня, господин...

Он по-прежнему стоял у меня на дороге, разглядывая в полумраке конюшни.

— Куда ты идешь? — Говор его почти неуловимо отличался от нашего. Один из наемников, что привел с собой Драгар?

— В горы. Может, найду кого из дальней родни.

— Хорошо знаешь Дикие Горы?

— В детстве... да, я часто бывала здесь.

— Говорят, поблизости есть роща Единорога, но никто не знает — где.

Я засмеялась.

— Неудивительно, господин! Лишь Единорог выбирает, кому показать ее. Когда-то я видела... Но не уверена, что смогу отыскать ее снова.

— Так попытайся — и обед на сегодня тебе обеспечен!

Я ждала у дверей конюшни, ежась от утреннего морозца. Было тихо и туманно, звуки далеко разносились в воздухе. Мужчина вывел коня, взглянул мельком и наклонился, чтобы подтянуть подпругу. Черты его лица напомнили мне скалы Диких Гор — те же резкие, суровые линии, скупые на милосердие и веселье. В черных волосах — широкая белая прядь. Но мужчина был молод: плотное, крепкое тело воина, гладкая кожа... Лишь в глазах его не было молодости.

Он взглянул на меня слегка озабоченно:

— Удержишься в седле?

Конь был слишком высоким, пришлось меня подсаживать. Упряжь дорогая — хозяин не был простым солдатом. Но кем? Черная грубая ткань одежды, дорожный плащ безо всякой вышивки, высокие кожаные сапоги не давали ответа.

— У тебя посадка настоящего всадника, ведьмачка, — заметил солдат, оглядев меня..

— У отца было много лошадей. — Я похлопала жеребца по шее. — Мне разрешали на них ездить.

Солдат легко поднял в седло свое большое тело. Сильные руки перехватили уздечку, обняв меня поневоле. Странно, что я совсем не опасалась его, хотя солдаты были горазды на быстрые утехи с женщинами...

Мы ехали молча. Лес спал по обеим сторонам крутой дороги, словно погрузился уже в зимнее оцепенение — лишь наше дыхание, неторопливый стук копыт, похрустывание подмерзших луж...

— Ты говорила, Единорог выбирает сам? — напомнил солдат.

Я втянула в рукава озябшие руки.

— Лишь он знает, что за человек хочет его видеть.

— А мы, значит, недостойны? — надменно спросил солдат. Я обернулась, жесткая кожа его подбородка царапнула мне щеку.

— Воинская доблесть, высокое положение при дворе — для него это не главное. Может, вас просто было слишком много… Подожди...

Он натянул поводья прежде, чем я успела договорить. Я выскользнула из его рук и, поспешно коснувшись священного камня, побежала к огромному полузасохшему дубу — он был зелен, когда мой дед еще не родился. Хоть и смешна была надежда, разочарование оказалось горьким. Нехотя возвращаясь, я увидела, что всадник склонил над каменной жертвенной чашей фляжку с вином.

— Я думала, ты чужак, — сказала удивленно. Он серьезно качнул головой.

— Я всю жизнь провел на чужбине, но моя родина здесь, и я помню своих богов. Что ты искала в дупле?

— В детстве мы с братом бросали в дупло какую-нибудь вещь или записку... знак встречи, понимаешь?

— Думаешь, он где-то здесь?

— Может, прибился к пастухам или охотникам. Кроме него, у меня никого больше не осталось.

Он помог мне забраться в седло, но руку отпустил не сразу, внимательно рассматривая мою ладонь.

— Что ты? — спросила я с недоумением.

— Иногда ты держишься и говоришь, как леди, — заметил солдат, — а руки у тебя крестьянские.

Я выдернула ладонь.

— Я никогда не была леди! Едем дальше?

— Говори — куда.

— Отпусти поводья, господин. Мы будем ехать, просто ехать, и может быть, нам повезет.

Постояв немного, конь неторопливо двинулся вперед. Прикрыв глаза, я медленно гладила его по шелковистой шее. Во мне росли радость и трепет предвкушения: сегодня я вновь увижу его...

Остановился конь, и человек за моей спиной задержал дыхание. Тишина по-прежнему окружала нас, но в ней появилось бремя будущего звука. Небо оставалось серым, но показалось, что оно теперь выше, словно белые ясные деревья подняли его на своих серебристых сильных ветвях. Здесь тоже была осень, но иная — печальная, щемящая, золотая осень ушедших веков...

Мужчина медленно втянул воздух сквозь зубы, словно от боли. Всего миг назад его не было, и вот уже Единорог смотрит на нас огромными лиловыми глазами — эти глаза снились мне ночами, мучая невысказанностью печали, мудрости и волшебства. Тихо рассмеявшись, я соскользнула с седла, пошла к нему, протягивая с мольбой руки: не уходи, останься, прими меня! Я с робкой жадностью коснулась его кожи — нежной, бархатной, — шелковых ноздрей, вздрогнувших ресниц, горячего рога... Он смотрел на меня, и в золотых зрачках его плыло время...

Всадник застыл в седле, подавшись к нам всем телом. И на его жесткое лицо лег отблеск красоты — оно стало молодым, сияющим, нежным...

Единорог исчез так же внезапно, как и появился, — растаял дымкой среди деревьев. Чудо осталось. Мой спутник улыбнулся мне навстречу быстрой, странной, изумленной улыбкой. Наклонился, похлопал коня по склоненной шее. Сказал негромко:

— Очнись, соня! Едем, девушка, здесь не место человеку.

Конь, почуяв путь домой, припустил резво, и всаднику приходилось его сдерживать. Далеко позади осталась роща Единорога, когда я услышала за спиной:

— Я видел его? Или это был сон?

— Не сон.

— И он смотрел на меня?

— Да. Загадал желание?

— Не знаю... в голове все смешалось... Но я правда видел его?

Я засмеялась:

— Да. Да!

На обратном пути мы вновь остановились у святилища. Солдат спешился. Задумчиво снял и бросил на камни драгоценный пояс, до того укрытый под плащом.

— Щедрый дар! — заметила я, откидывая назад спутанные волосы.

— Даже слишком щедрый за встречу с ним? — Мужчина взялся за луку седла, пристально глядя на меня. — Могу ли я что-нибудь сделать для тебя, девушка? Отыскать твоих родных, вернуть тебя домой?

Я качнула головой.

— У меня нет никого, кроме брата. Ни один дом не откроет мне двери с радостью. Я сирота и привыкла полагаться лишь на себя, господин.

— Сколько тебе лет? Как твое имя?

Его настойчивость встревожила меня, и я решилась на дерзость:

— Так много вопросов, чтобы накормить меня обедом? Если ты передумал...

— Я не передумал. Просто я могу дать тебе больше, много больше — твой дом и родных, которых ты, видно, позабыла.

— Я не умею разгадывать загадки, и лучше будет...

Он удержал меня властным движением. Сказал спокойно:

— Лучше будет, если вы не будете торопиться, принцесса Ана!

Странно, но сначала я узнала это прикосновение — горячее, бьющее током жизни. И лишь потом начала узнавать ЕГО. Я обмякла в седле, глядя в поднятое лицо Драгара и слушая топот приближавшихся копыт. Всадники налетели, закружили, загарцевали вокруг.

— Ваше величество, давно за полдень, мы думали...

Он поднял руку, по-прежнему не спуская с меня глаз:

— Мы искали волчонка, а поймали ласку! Поприветствуйте, как должно, принцессу Ану!

Молчание — а потом изумленный и торжествующий вопль. Принцесса — со спутанными волосами, в грязном поношенном платье, в растоптанных бесформенных башмаках... Но в поднятых на меня бездонных глазах короля не было победной усмешки.

Мой голос мне самой показался чужим.

— Ты слишком великодушен, Драгар! Я не привыкла к таким почестям.

— Я знаю — и знает он — кому их оказывать! — возразил Драгар.

Когда он поднялся в седло, я сказала вполголоса:

— И это твоя благодарность?

— Б ольшая, чем ты думаешь, — отозвался он. И добавил, трогая коня: — В конце концов, я накормлю тебя обедом!

Продолжение читайте в журнале «Реальность Фантастики №08(24) за август 2005».