ВРЕМЯ — МОСКОВСКОЕ!

Александр Зорич

Дорогие читатели! Представляем отрывок из нового романа Александра Зорича «Время — московское!». В начале осени сего года роман выйдет в издательстве «АСТ» (серия «Звездный лабиринт»). Роман является третьей и последней книгой звездной эпопеи о пилоте Александре Пушкине («Завтра война», «Без пощады»). В ней Александр Зорич обещает расставить все точки над «и» в запутанной истории военного противостояния двух космических сверхдержав, а также наконец-то подарить многострадальным своим героям заслуженное счастье в личной жизни. Предлагаемый читателю фрагмент составлен из первых глав романа «Время — московское!» Надеемся, он вызовет читательский интерес — ведь космоопера… Да что говорить о любви к ней — и так все понятно. Ведущие рубрики «Синопсис» — Марина и Сергей Дяченко.

Март, 2622 г.

Город Полковников

Планета С-801-7, система С-801

Из сна меня выбросило в самом прямом смысле — я вылетел из койки.

Ударившись головой о чей-то локоть, я дернулся, инстинктивно попытался вскочить на ноги и тут же снова упал, придавленный массивным телом соседа.

Наконец, кроя матом Великий Диван Конкордии, а также мать, жену, сестер, дочерей, племянниц и внучек адмирала Шахрави, я принял вертикальное положение.

В казарме плавал сладкий силумитовый дымок.

На потолке злорадно ухмылялась змеистая трещина, из которой безостановочно струилась пенобетонная крошка.

Ш-ш-ш-ш-ш-шаррррр-р-р-р-р-ах!

Я оглох.

Судорожно пытаясь захапать ртом побольше воздуха и все равно задыхаясь, я бросился к выходу.

Проблема была в том, что к выходу бросились все.

Есть такие ситуации, когда «без паники!» кричать уже поздно — никто не услышит.

В широком коридоре, куда задние, напирая, выдавили здорово помятых передних, потолок пока еще был в порядке. Но язык тяжелого желтого дыма, выкатившийся из-за поворота и облизавший наши колени, подсказал, что останавливаться на достигнутом не стоит.

Контуженным кублом мы покатились по указателям к ближайшему выходу на поверхность. Вот и он: зарешеченный ствол лифта, обернутый ажурной железной лестницей. Наш казарменный ярус был отнюдь не последним — снизу по лестнице барабанили обвешанные амуницией мобильные пехотинцы вперемежку с полузнакомыми пилотами.

Мы влились в общий поток перепуганной элиты флота.

Как и следовало ожидать, вверху все было хуже, значительно хуже.

В задымленных коридорах стонали раненые. На крыше застрявшего лифта лежал труп, до костей раздетый осколками и ударной волной. Как его туда забросило — было страшно и подумать.

Среди выбирающихся из преисподней попадались и старшие офицеры, в том числе штабисты 9-й мобильной дивизии и Восточного сектора обороны. Почти каждый из них на бегу пытался докричаться в коммуникатор до своих подчиненных. Из стен повсюду торчали головки приемников-передатчиков внутренней сотовой связи, так что им это иногда даже удавалось.

Ко мне потихоньку начинал возвращаться слух.

— ...флуггеры!.. Ты слышишь?.. Ангары освободить за пять минут!.. Под твою личную ответственность!.. Как понял?!.. Как, мать твою, понял?!.. Вот и хорошо, что хорошо!.. Если есть свободные пещерные капониры — туда! А когда заполнятся — на поле прямо вывози и пеной задувай! Всю исправную авиатехнику вывезти — и рассредоточить!

— Пункт сбора — капэ второй роты!

— Ну, если людей не осталось, говоришь... Пошли на всякий случай еще кого-нибудь проверить — и закрывай...

— Нахожусь между третьим и вторым ярусами... Так точно... Погиб. Борзиченко тоже. Слушаюсь, товарищ эскадр-капитан. Да. Сейчас буду.

— А меня это не волнует! Реквизируй что хочешь у пехоты, лишь бы колеса были. Да какая разница?! Моим именем! Или именем Тылтыня! Ты пойми, вся база ради этих долбаных флуггеров построена! А не ради нас с тобой!.. Что-о-о?! Стрелять в любого мерзавца, который приблизится! Стре-лять!

— Я считаю, сейчас самое время для контратаки... Товарищ подполковник, пулеметчики Баскова только что доложили: клоны уже у подножия гребня. Я имею в виду квадрат двенадцать-девять по пятисотке. Все решают секунды! Прошу вас, под мою личную ответственность... Там одна рота уже есть, я сейчас вывожу вторую, ударим так, что покатятся обратно до самого озера... Хорошо. Спасибо, товарищ подполковник... То есть — к черту! Не подведем!

На втором ярусе пахло уже настоящей войной. В стене — гигантский пролом, все иссечено осколками, хода дальше нет: лестница загромождена обвалившимися балками.

Здесь стоял старлей с повязкой «Комендатура» и монотонно твердил:

— Товарищи, дальше нельзя... Выход по коридору налево, по пандусу наверх... Товарищи, наденьте кислородные маски... У кого их нет — получите в комнате 205, по коридору направо... Там же медпункт... Без масок никого наружу не выпустят... Прохода нет... Прошу по коридору направо...

Я обнаружил, что судорожно сжимаю сумку с маской и кислородными патронами в левой руке. В правой руке я, оказывается, держал ножны парадного меча. Когда я успел все это схватить — убей бог, не помню!

Итак, мне — по коридору налево. Так получилось, что я снова оказался рядом с тем капитаном третьего ранга, который требовал от своего подчиненного вывезти и рассредоточить всю авиатехнику.

— На руках выкатывайте! На плечах выносите! Как угодно! Я с тебя за каждый флуггер, который в ангаре завалит, по звездочке сниму! А когда звездочки закончатся — сниму голову! Ты понял?!

Капитан в очередной раз дал отбой и тихо выругался.

— Разрешите обратиться, товарищ капитан третьего ранга?

— Ну.

— Вы, случайно, не истребители выкатываете?

— Разные. А вам-то что? — капитан наконец удостоил меня взглядом. — А, пилот... На ваш счет распоряжений пока не было.

— Никакой боевой задачи?!

— Никакой. Вы, судя по вашему виду, спали? Идите спите дальше.

— Куда же спать?! Нас там чуть не завалило!

— Тогда заправьтесь. Смотреть противно. А еще гвардеец!

Полагаю, окажись на моем месте кто-нибудь погорячее — быть капитану обложенным и посланным. Но я лишь смиренно повиновался. А затем, подхваченный потоком пехотинцев-мобилов — великолепных и грозных в своей полной экспедиционной экипировке, — оказался на пандусе шириной с Невский проспект.

Снаружи в очередной раз ахнуло. Спустя несколько секунд послышались тупые, увесистые удары, сопровождающиеся траурным перезвякиваньем: падали поднятые в воздух взрывом ледяные глыбы и обломки несчастливой бронеединицы.

И хотя по всей логике пробираться дальше следовало как можно осторожней, желательно ползком, все непроизвольно ускорили шаг, а потом перешли на бег. Сказывалось инстинктивное желание выбраться поскорее на открытое пространство. Оглядеться, оценить обстановку, встретиться с невидимым пока врагом, черт побери!

* * *

И ведь не скажешь даже, что тогда все висело на волоске. Волосок в тот день порвался, и мы падали в пропасть.

Главком Пантелеев так боялся упустить победу, что намеренно подвел нас к поражению. Более того — к катастрофе. Недооценивая опыт, приобретенный клонами во время боев за планеты Синапского пояса, Пантелеев считал, что две наших дивизии смогут выдержать комбинированный удар флота и десанта любой разумной численности. Наши войска должны были переждать огневую подготовку в подземных цитаделях, бункерах и на замаскированных позициях, а затем втянуть неприятельский десант в изнурительные бои по всему периметру обороны.

В принципе расчет был верный, но когда дело дошло до высадки десанта, адмирал Шахрави одну за другой швырнул на стол несколько козырных карт.

Против наших капониров конкордианцы впервые за войну применили бомбы «Рух II». Махина весом в 12 тонн прошивала ледово-скальный панцирь, кумулятивной головной частью сокрушала бронеплиту и потолочные перекрытия, углублялась еще на несколько ярусов и только там подрывался главный силумитовый заряд.

Бомбы, естественно, были управляемые, поэтому каждая третья попадала куда надо.

Так были выбиты крупные узлы проводной связи. Не останавливаясь на этом, конкордианцы замусорили атмосферу облаками фуллереновых паутинок, а эфир — традиционными радиопомехами.

В итоге оборона Города Полковников была в информационном отношении рассечена на несколько изолированных секторов. Подавление радиосвязи было полнейшей классикой и к этому готовились, но никому и в страшном сне не могло присниться, что проклятые бетонобойки сделают бесполезной дорогущую сеть подземных кабелей.

Высадка клонского десанта тоже проходила «не по правилам».

Ведь если зенитный огонь защитников слабеет с каждой минутой, если на орбитах развешены ожерелья кораблей огневой поддержки, а сам ландшафт подсказывает нестандартные решения — отчего бы и не обнаглеть?

* * *

Стояло солнечное, экваториальное, морозное, гремящее, страшное утро 16 марта 2622 года.

Я шел между ледовыми откосами, направляясь к летному полю космодрома.

В откосах были вырублены пещеры. В пещерах прятались флуггеры: полтора десятка разнотипных машин, которые то ли уже успели поднять из подземных ангаров, то ли, наоборот, не успели загнать туда за ночь.

Когда я увидел целехонькие истребители, мысли мои стали прямыми, как флагшток. Требуется: взлететь, отыскать клонские «Фраваши» и сбивать мерзавцев до тех пор, пока они не завопят «Мамочка, роди меня обратно!» В итоге: победа и Звезда Героя. Скорее всего — посмертно.

Ведь как этого не понимают наши адмиралы?!.. Глупо, самоубийственно и преступно в такой обстановке держать флуггеры на привязи. Каждый исправный борт должен подняться в воздух. Каждый пилот обязан сейчас вступить в схватку с врагом, невзирая на численное превосходство последнего. Пока мы будем ждать условленных сигналов и указаний из штаба Первой Группы Флотов, нас всех перещелкают прямо здесь, на земле!

Я направился к ближайшему «Дюрандалю».

Из караулки вынырнул автоматчик в шинели наземных частей флота.

— Стой, стрелять буду, — буднично сказал он, опуская уставное, но явно лишнее «стой, кто идет?»

Указания, конечно же, у часового имелись четкие: не подпускать к флуггеру ни одной живой души.

— Я свой.

Часовой молчал.

Автомат был направлен на меня. Примкнутый штык целил мне в грудь.

Самые красноречивые ораторы в мире.

— Мне надо лететь.

Молчание.

— Нас всех сделают. Надо поднимать флуггеры в воздух. Это ты понимаешь?

— Товарищ лейтенант, я кадровый. Так что проваливайте.

И верно, «кадр». Только «кадр» может использовать факт своей кадровости в качестве аргумента.

Кадровые устав знают. И соблюдают. Один мой шаг — часовой выстрелит. А если автомат даст осечку, он нанесет удар штыком — и ижорская сталь осечек не даст.

Ловить тут было нечего.

Я пошел дальше, воровато озираясь по сторонам. Стремление взлететь любой ценой приобрело для меня характер идефикс.

А вдруг попадется истребитель без часового?

Увы, нет. Все машины охранялись, причем с большинством машин работали техники.

Это меня немного протрезвило. Значит, массовый вылет все-таки считается делом решенным. Мы не преданы командованием, не брошены на произвол судьбы... Но когда же?!..

Чего ждем?!

Я упрямо шел вперед — к летному полю, над которым вздымались фонтаны взрывов. Нашим космодромом занимался лично Его Шахское Величество линкор «Шапур», проплывающий над нами на недостижимой заатмосферной высоте.

Я дошел. Я вживе увидел то, что впоследствии стало классикой военной кинодокументалистики.

По правую руку, примерно в километре, горел развороченный взрывами «Рюдзё». Горел он неохотно, сказывалась нехватка кислорода, но коптил и чадил — на полнеба.

Слева, совсем недалеко, лежал на брюхе наш десантно-штурмовой «Кирасир» с подломленной правой стойкой шасси. Перед флуггером — аккуратный ряд грязно-белых, с розовыми разводами продолговатых предметов, в которых рассудок не сразу согласился признать людей. Над трупами, как стервятники, склонились несколько наших солдат.

Поскольку при солдатах не было ни одного офицера, я решил, что просто обязан подойти.

— Что происходит?

— Сержант Семеренко. Здравия желаю, товарищ лейтенант! Разрешите доложить?

— Да.

— Они, гады, во все наше оделись и на нашем же трофейном флуггере прилетели...

У меня гора с плеч свалилась.

— Так это клоны?!

— Да. «Скорпионы», мать их ети. Сели, как у себя дома, повылазили, даже по-русски умели... Но вот Матвеев, который тут ну вроде в боевом охранении стоял, — сержант кивнул на самого низкорослого, но и самого плечистого солдата с круглым лицом, монголоидные черты которого не могла скрыть даже кислородная маска, — маху не дал. Заметил, что у них «Нарвалы», а форма вроде мобильная, не осназ. Откуда это вы, говорит, такие хрены с горки, свалились? Их старшой отвечает, что это не его матвеевского ума дело, чтобы тот срочно все бросал и вел их к самому главному начальству. Потому как они с важнейшим поручением и все такое. Тут мимо такой заводной капитан-лейтенант пробегал — пилот, как вы. Он когда увидел, что флуггер садится, сразу наш взвод подозвал и приказал всех, кто будет выходить, потихоньку взять на мушку. Не верю, говорит, что десантный тарантас мог сюда доковылять без истребителей. А еще сбегал он к ближайшему инженерному танку и говорит: если эта зараза попробует взлетать, давите без зазрения совести! Боевой мужик, в общем, все устроил как надо. И вот смотрим мы за этими субчиками, с которыми Матвеев ругается. И видим, что один из них, который за спиной старшого, нож из рукава подтягивает. Тут уже, как говорится, трибуналу существо дела понятно. Капитан-лейтенант шепчет нам «приготовиться, но стрелять только в ответ», рвет из кобуры «Тульский Шандыбина» и ка-ак гаркнет вдруг на клонском! Он потом объяснил, что крикнул «Это ловушка!» Тут диверсанты все обернулись, задергались, повыхватывали из рукавов масенькие такие пистолетики, не знаю как называются, а Матвеев, не будь дурак, на землю кубарем! Ну, они открыли огонь, «Кирасир» дал зажигание, наш инженерный танк попер его давить, а мы почти всех на месте и положили. Еще двух считай в упор Матвеев завалил, а за одним пришлось побегать, но тоже не ушел.

— Ай молодцы! И как того капитан-лейтенанта звали?

— Да он не назвался. Спешил очень. Приказал разобраться с трупами, доложить начальству, а сам вскочил на проезжающую самоходку и на озеро умелся.

— На озеро?

— Ну да, на Гвардейское.

— А что там?

— Вы, товарищ лейтенант, наверное из тех пилотов, которые вчера на закате садились?

— Нет. Я ночью прилетел, на японце. А что?

— Не обижайтесь, но сразу видно, что вы все проспали.

— Ты про Гвардейское давай.

— У клонов есть такая штука — гидрофлуггеры.

— Знаю.

— Так они десант высадили. Говорят, до двух полков. Прямо на озеро.

— Ничего себе... Погоди, причем здесь гидрофлуггеры?! Там же лед!

— Ага, был. Только не такой и толстый. Там же, знаете, на дне, — сержант зачем-то сделал паузу, наверное, хотел щегольнуть передо мной ученым словом и старательно его выковыривал из памяти, — термальные источники. Клоны, хитрюги, прислали штурмовики с баками хренохимии и прожгли себе во льду полосу чистой воды. На нее гидрофлуггеры и сели! Так у них там все: и танки такие плоские, юркие, и минометы автоматические, и «шайтан-арбы»...

— Когда?!

— Перед самым рассветом. Мы-то думали, они с востока пойдут, от гор, а они — и от гор, и от озера! Наш батальон поротно раздыркали во все стороны, прорехи в обороне латать. Мы обижались, что нашему взводу самый скучный участочек достался, а оказалось...

Сержант начал повторяться насчет того, что прилетели ряженые клонские диверсанты и какой Матвеев-то их орел, а каплей так вообще коршун, и я перестал его слушать.

Хорошенькие новости! Гвардейское — это, считай, главная площадь Города Полковников. Только представить себе, что от него до любого из трех космодромов километров по шесть-девять, не больше...

Да что там! Ремзавод космодрома «А» прямо на берегу стоит — получается, сейчас рота клонских штурмовых саперов может напакостить похлеще, чем целый линкор со всеми его стволами и ракетными шахтами!

— Сержант, мне нужен истребитель. Понимаешь? Заправленный, исправный истребитель. Любой. Хоть «Сокол».

— Этого добра полно. Вон пожалуйста — четыре истребителя, пока целые.

— Где?

— Да вон же, в маскировочной пене.

Черт, со вкусом прячут... Но и эти под охраной. Часовые тоже неслабо зашифровались, под раскуроченным оружейным транспортером, но штыки, штыки вас выдают, ребята!

Сглазил я их. Стоило мне открыть рот, чтобы сказать «Ладно, сержант, счастливо оставаться», как шесть ревущих гигантов-близнецов выросли от земли до самого солнца. Транспортер поднялся в воздух, рассыпая обломки и калеча часовых. Брызнули веером хлопья маскировочной пены, сорванной с флуггеров ударной волной.

И прямо из черного дымного морока, из вихревого роенья ледяных искр, впритирку разминувшись с падающим транспортером, явился невиданный флуггер!

Две пары плоскостей были поставлены буквой «К» — как пилоны маневровых двигателей авианосцев типа «Римуш». Вертикальное оперение отсутствовало. Имелась маленькая носовая плоскость, но несоизмеримо более изящная, чем «лопата» на «Дюрандале».

Единственными приметами госпринадлежности были крошечный триколор и желтый тактический номер российского образца: «109».

Машина стремительно снижалась, целя наискось через главную ось летного поля.

«Разобьется! Не хватит бетона, чтобы погасить скорость! Нормальные люди вдоль поля садятся, а не поперек...»

Выходец из неизвестности, однако, уверенно хлопнулся на полосу.

Прокатился метров семьдесят.

Остановился.

И куда только скорость подевалась? Чудеса!

Мы побежали к флуггеру. Мнительные бойцы Семеренко держали оружие наготове.

Машина дымилась и потрескивала. Серебрился неподвижный шлем пилота.

Спустя полминуты прямо под кабиной раскрылись створки люка. Зажужжал сервопривод, выдвинулись направляющие. По ним скользнуло вниз пилотское кресло.

Тисненая планка на грудной детали скафандра сообщала звание и фамилию пилота: «СТЛТ КАБРИН».

— Мне... командование... — прохрипел «стлт», то есть старший лейтенант.

Ох плохо ему было, болезному...

Но солдат на жалость не пробило. После встречи с переодетыми «скорпионами» мозги у них были повернуты совсем в другую сторону.

— Ах ты гад! — радостно воскликнул бдительный рядовой Матвеев, который будто только того и ждал. — Вы слышали, мужики?! И ему командование! Сейчас мы тебе устроим командование!

Матвеев подскочил к пилоту и ловко выхватил у того из кобуры пистолет ТШ-К.

— Э, э, отставить! — забеспокоился я. Еще не хватало, чтобы они грохнули упавшего с неба старлея без суда и следствия, приняв его за очередного клонского диверсанта!

— Да чего отставить-то? — Матвеев зло посмотрел на меня. — Федя, скажи военфлоту, что не он тут командует, а ты.

— Товарищ лейтенант, — неуверенно начал сержант Семеренко, — вообще-то да... Этот участок на моей ответственности...

«Ничего себе пехтура борзеет!» — я рассвирепел, но мгновенно взял себя в руки.

Ребята совсем недавно положили полтора десятка настоящих клонских диверсантов и тем отвратили большую беду. Голова у них от успехов кружится, спуск на автоматах легкий, так что здесь надо с умом.

— Участок на вашей ответственности. Но если даже это клон — его все равно убивать нельзя.

— Что ж с ним делать-то?

— Если клон — сдать «контре».

— Может, у него скафандр весь взрывчаткой набит? Или там, внутри, вообще человека нет? — предположил кто-то.

На этот вопрос старлей Кабрин предпочел ответить лично.

— Идиоты... Мне командование... Связи нет... У меня пакет...

Между прочим, «связи нет» звучит очень правдоподобно. Когда выведены из строя все технические средства, остается что? Правильно: курьеры.

— И где пакет?

Кабрин молчал. Притихшие солдаты тоже. Заткнулся даже главный калибр «Шапура». Только со стороны Гвардейского озера неслись громовые раскаты сражения.

— Лейтенант, очнись!

Ноль реакции.

«Пакет, если вообще существует, наверняка находится непосредственно при курьере. И где же в этой модели скафандра транспортное отделение, а? Должно бы на груди... Или на животе... Ага, для начала кобуру надо отстегнуть...»

Я не ошибся. Едва заметная щель указывала, что искать надо в брюшной бронедетали.

Ну, а заглушка кнопочки где?

Где заглушка?

Вот она заглушка.

Интересный дизайн, интер-ре-е-есный...

Чик-трак — отделение открылось.

Пакет имел место.

Пять печатей. На каждой оттиск: «ГУФ».

Общий гриф секретности. Специальный гриф секретности.

Ниже шла надпись чернильной ручкой, сделанная крупными печатными буквами.

«Получатель: любой член военного совета Первой Группы Флотов.»

Хм, любо-ой... Не по-военному это!

В каком случае такая дурацкая формулировка имеет право на существование? В одном-единственном. Если отправитель подозревает, что Город Полковников погрузился в хаос, бои идут уже прямо на площади перед Домом офицеров, а штаб и военный совет перестали существовать как единый организм, остались только отдельные члены...

Что ж, как ни горько признавать, все это очень близко к истине...

Ну а кто отправитель, кто?

«Отправитель: Иноземцев».

Ни о чем не говорит.

— Что такое «ГУФ»?

Оказывается, сержант Семеренко все это время заглядывал мне через плечо.

— Не знаю. Вот что, сержант. Вынимайте пилота из кресла, кладите на землю, снимайте шлем. У вас есть фельдшер?

— Да.

— Отлично. Пусть займется.

— А как он снимается-то?

— Кто?

— Шлем.

— Разберетесь.

Итак, мне в руки попал совершенно секретный пакет из неведомой командной инстанции. Где находится штаб Первой Группы Флотов? Надо думать, неподалеку от командного пункта главкома Пантелеева. А где КП Пантелеева? Это военная тайна, доступная лишь самому узкому кругу лиц.

Даже если КП Пантелеева расположен прямо у меня под ногами, в цитадели Глетчерного, сам Тылтынь, командир укрепрайона, может об этом не подозревать.

Мыслимо ли это? Ну, может и немыслимо. Скажем, Тылтынь и его штабные офицеры такую вещь знали бы. Но если КП Пантелеева не здесь, а, допустим, под космодромом «А»? Легко! И что — Тылтынь об этом знает? Может да, а может и нет...

Вспомнился анекдот про логику американцев. У американца спрашивают: какова вероятность того, что, выйдя на улицу, он встретит динозавра? Американец, не задумываясь: «Одна вторая». «Но почему?» — удивляются. «Потому, — отвечает. — Либо встречу, либо нет.»

Так вот, в тот день все имело вероятность «одна вторая».

Я мог отправиться на поиски ближайшего офицера из аппарата Тылтыня и наткнуться на него ровно через минуту. С тем же успехом я мог битый час блуждать среди завалов в подземельях цитадели и в итоге ничего не найти, кроме бездыханного тела самого Тылтыня.

Были варианты и похуже. Близкий разрыв снаряда, серия зажигалок, шальной выстрел лазерной пушки — и пакет, который я держу в руках, навеки канет в небытие. Меня-то уже на белом свете не будет, и сделается мне вся стратегия до фени, но и другие никогда не узнают, что же имел сообщить главкому некто Иноземцев из неведомой инстанции «ГУФ».

Я решился. Сломал печати, разорвал пакет и прочел письмо, превысив тем самым свою степень допуска и автоматически превратившись в государственного преступника.

Те же крупные печатные буквы, написанные от руки.

####

«На позиции. Обстановка не ясна.

Контрольные позывные получены не были. Радиобакены не пеленгуются.

В 00.20 16.03 принял решение на курьерскую связь. Выпуск пяти «Орланов» с одинаковыми донесениями будет произведен в южной надполярной области с предельно малой орбитальной высоты. Вымпел «Ксенофонт», с борта которого отправлены курьеры, останется там для наблюдения.

Готовы действовать по любому варианту.

Предлагаю следующую систему сигналов.

Зеленая фоторакета в районе Южного полюса — вариант «Азов».

Синяя — «Бук».

Красная — «Ветер».

Прошу использовать фоторакеты на высотах не менее 25 км. Прошу также направить письменный ответ с подателем сего.

При отсутствии сигнала и невозвращении курьеров в час «Ч» начинаю действовать по варианту «Ветер».

С нами Россия и Бог!

Иноземцев.»

####

Так-так... Некто Иноземцев спешил настолько, что не нашел возможным воспользоваться шифровальной аппаратурой? Невероятно.

Некто Иноземцев, конечно, спешил и волновался, но уж не настолько. Правильный ответ: подозревая, что Городу Полковников приходится очень туго, он также допустил, что аппаратура шифровальщиков уничтожена вместе с аппаратурой связи.

Таинственный Иноземцев молодец. Шифровкой я мог бы подтереться. А так, когда все написано нормальным русским языком, многое начинаешь понимать! Я, конечно, не штабная птица высокого полета, но и от птенчика кое-чем отличаюсь. Я, например, бывал в Технограде...

Откуда взлетели «Орланы»? С вымпела «Ксенофонт» — так в письме.

А где мне попадалось это странное имечко, если учитывать, что гуманитарных университетов мы не кончамши?

Чем командует товарищ Иноземцев?

Что такое ГУФ?

Ф — всегда «флот». У — почти всегда «ударный». Не «учебный» же!

Г — «говенный»? Хм.

«Гражданский»? Чушь.

Г — «главный»!

Главный Ударный Флот.

Историки нашей победы.

Х-крейсера, тятя! Х-крейсера прилетели!

* * *

— Господи! — громко ахнул кто-то.

Я вздрогнул.

— Товарищ лейтенант! — позвал меня Семеренко. — Поглядите, что это с ним?!

Пилот был извлечен из кресла и уложен на бетон. Шлем с него подчиненные сержанта сняли, проявив при этом, надо сказать, недюжинную сообразительность.

Вид у всех солдат был такой, будто они ожидали увидеть человека, а внутри скафандра оказался крокодил.

Нет, старлей Кабрин был человеком. Но человека этого убили перегрузки. Пятнадцать «же», двадцать?

Красавцы-истребители входили в атмосферу, когда станции защиты хвоста засекли работу радиоприцелов клонских флуггеров. «Орланы» увеличили скорость снижения, но клоны не отставали. И когда станции пропищали «пуск ракет!», каждый умирал в одиночку.

Кто-то понадеялся на отстреленные ложные цели. Кто-то уходил по азимуту. Возможно, самый боевитый наплевал на приказ «аспидов игнорировать», повернул навстречу клонам, ушел от всех ракет на острых курсовых и все-таки ввязался в драку. Может быть даже, завалил пару мерзавцев.

А старший лейтенант Кабрин опустил нос и пошел к земле по баллистической, как камень. Паниковал парсер, горел сверхстойкий камуфляж, в наушниках гремело: «Температура тысяча двести!.. тысяча четыреста!.. тысяча восемьсот!» Титанир подходил к точке текучести, на кромках ярились языки плазменного пламени, Кабрин плавал в «красном тумане»...

И ракеты теряли его, захват срывался. А у Кабрина лопались сосуды, потяжелевшая двадцатикратно вода рвала почки, сердечная мышца выбивалась из сил, лишь бы еще хоть раз пропихнуть через аорту кровь, которая вдруг сделалась вязкой, как глина, инертной, как ртуть.

Полминуты — без последствий, минута — госпиталь, полторы — инвалид, две минуты — распухший, синюшно-черный мертвец.

— Старший лейтенант Кабрин был очень смелый человек, — сказал я. — И очень выносливый. По сути он был уже мертв, но летел к нам еще не меньше полутора часов.

— Это что, вирус какой-то? — спросил Семеренко.

— Перегрузки. Сержант, нужно срочно сделать как можно больше копий вот этого, — я ткнул пальцем в письмо.

— Если у меня планшет работает... А, вот, вроде ничего.

— Давайте сразу десяток.

Я с опаской следил за письмом, исчезающим в щели сканера. То-то смеху будет, если зажует! Планшет у сержанта допотопный, по всему видно — из мобзапасов.

Не зажевал. Но копии печатал раздумчиво.

— Пушкин! Что ты тут за бюрократию развел, понимаешь?

Я поднял свои ясные, войною промытые очи, которые враз округлились от изумления.

Опершись о стойку шасси «Орлана», с видом самым независимым и немного скучающим стоял капитан-лейтенант Меркулов.

Одет он был полностью по форме, но не брился уже давненько. Левый рукав шинели — отрезан. Та же участь, надо полагать, постигла китель и рубаху. Вся левая рука от кончиков пальцев до плеча была плотно забинтована, а поверх — замотана прозрачной теплоизоляцией со множеством дутых пузырьков.

Я так офонарел, что от неожиданности перешел на «ты».

— Ты?..

— Что ты на меня уставился, как на привидение? Я, я, что мне сделается... А вот тебя, чертяку, увидеть не ожидал. Так чем это вы страдаете?

— Тут все очень серьезно...

Я, как мог быстро, ввел Меркулова в курс дела: курьер, Главный Ударный Флот, Х-крейсера вышли в район ожидания, но связи нет...

— Понял. Где письмо-то?

Семеренко услужливо протянул ему оригинал, возвращенный планшетом в целости и сохранности.

Меркулов изучил документ, бормоча себе под нос:

— Угу... Ага... Ну да, «радиобакены»... Что там может пеленговаться, если клонские тральщики еще вчера все вычистили?.. «Фоторакеты»... Где тебе, ёкарный папенгут, фоторакеты сейчас найти?.. Так-так... «Россия и Бог»... Ну оно конечно... Для кого ты сказал, Саша, это все написано?

— Для штаба Первой Группы Флотов.

— Ну то есть для главкома?

— Ну то есть да.

— Ладно... Слушай внимательно, — Меркулов теперь обращался к Семеренко. — Пушкин дельно рассудил, что письмо скопировал. Но десять штук — перебор. Значит так: семь копий — уничтожить немедленно. Одну дай сюда. Одну оставь себе и спрячь получше. А с последней копией отряди самого надежного человека... — Меркулов экзаменовал взором солдат, которые, в свою очередь, глядели на него с обожанием и мольбой («Меня, товарищ капитан-лейтенант, меня, я не подведу!»). — Вот этого, — он ткнул пальцем в Матвеева. — Отряди его, пусть найдет любого офицера из командования укрепрайона. И скажет следующее, записывай...

Меркулов надиктовал донесение, в котором на удивление ясно, внятно и безо всяких ёкарных папенгутов обрисовал ситуацию. Кое-что касалось и непосредственно меня.

— «На основании оценки сложившейся обстановки мы, капитан-лейтенант Меркулов и лейтенант Пушкин, приняли решение: попытаться лично доставить письмо в штаб Первой Группы Флотов. Поскольку наши шансы на успех невелики, прошу вас также приложить все усилия к тому, чтобы письмо попало адресату.» Записал? Молодец. И последнее слушай-запоминай. Клоны сейчас прут прямо сюда. Если их не остановит зенитная рота, следующая станция у них — летное поле. Это значит, стоять вы будете здесь и стоять будете насмерть. Появится офицер от капитана и выше — отдашь ему свою копию письма. Ну а при угрозе захвата противником — письмо уничтожить... Да и флуггер этот лучше бы тоже... Секретная машина как-никак...

— Понял, товарищ каплей. Не беспокойтесь, секретов клонам не дадим и сами не дадимся!

— Молодец. Да, как мы с твоими орлами вместе «скорпионов» давили — я запомню!.. Идем, Пушкин.

— А вы что — знаете, где штаб Первой Группы Флотов? — спросил я, когда мы отошли от «Орлана» шагов на двадцать.

— Этого только дурак не знает. И кончай «выкать» наконец! Я уж было обрадовался, а тут снова — «вы»!

— Извини. Ну и где штаб?

— Да где-то в бункере под Оранжереей.

— То есть точно ты все-таки не знаешь?

— А зачем точно? Сядем на летное поле «Б», а там у кого-нибудь спросим.

— Так ты лететь собрался?! — у меня перехватило дыхание.

Что ж, мечты сбываются... Хотел ты, Пушкин, подняться в воздух — подымешься.

— Есть другие идеи? По земле не пройдем. Я только что с озера, там такая свалка! Все дороги на запад перехвачены егерями, «Атураном» этим гребаным.

— А руку тебе где? Там?

— Там. В рукопашную братишек из сводного флотского батальона поднимал. Они сперва робели, но потом ничего пошло. Сбили мы егерей с тороса, и тут танк — мертвый с виду, гусеницы порваны, в пробоинах весь — ожил вдруг и как шарахнет плазмой! Пацанов рядом со мной — в угли, рукав шинели — в пепел, ну, китель загорелся... Но отделался ерундой, пара ожогов...

— Это хорошо что ерундой, — сказал я, а сам подумал: «Рассказывай! Ты ж рукой шевельнуть не можешь, висит плетью.» — Не больно?

— Сейчас уже нет. Меня сразу к медбэтээру вывели, там мазилкой замазали, два укольчика вкатали и вместе с тяжелоранеными сюда привезли. Я, вообще-то, хотел остаться, но на меня налетел лютый кап-три с воплями, что расстреляет, если еще раз на передовой встретит.

— Расстреляет?

— Ну, все пилоты, дескать, обязаны находиться на летном поле, а не егерских офицеров мечом шинковать. Приказ адмирала Тылтыня.

— Слушай... Может, тебе лучше Тылтыня пойти поискать? Я уж как-нибудь сам слетаю, а?

Меркулов, по своему обыкновению, меня просто не расслышал.

— Надо решить, как снимаем часовых. У меня нет настроения с ними препираться.

— У меня тоже. Но их всех грохнуло, я видел. Вместе с транспортером. Как бы и флуггеры не того...

— Что с виду целое, то и в воздух поднять можно... Давай тогда по вылету.

— Давай.

— Значит так. Взлетаем вместе, высоту не набираем, пойдем на сотне, максимум — на полутора. Особо не разгоняемся, держимся на околозвуке, нам садиться через пять минут. Не полет получается, а прыжок. Держись рядом со мной, повторяй все маневры. Оружие применять будем в самом крайнем случае. Да, кстати, оружие... У тебя «Шандыбин» с собой?

— Нет. Только вот меч.

— Плохо. Хрен его знает, что там у них сейчас...

— Будем надеяться на лучшее. Еще нам нужно запасной вариант обсудить. Если по каким-то причинам на летное поле космодрома «Б» сесть нельзя — что тогда?

— Тогда?.. Хм, если нельзя сесть — катапультируемся!

— Ну, а если там совсем плохо? Одни клоны кругом, а наших нигде не видно?

— Не может этого быть, — убежденно сказал Меркулов.

«Ну да. С вероятностью одна вторая», — подумал я.

* * *

Поначалу нам везло.

«Дюрандали» оказались полностью боеготовыми. Топливо, ракеты и даже фантомы — все на месте.

Хотя поле и было основательно перепахано взрывами, взлетели мы благополучно.

Взлетев, я успел заметить, как батарея наших зениток задумчиво проводила нас стволами, но огня открывать не стала.

Далее: ползущие по рокадной дороге конкордианские танки прорыва с плазменными пушками не сделали по нам ни одного выстрела. Видать, они настолько привыкли к безраздельному господству в воздухе своей палубной авиации, что даже не усомнились в приверженности двух черных флуггеров благому делу Ахура-Мазды.

И наконец: мы умудрились попасть в окно между клонскими налетами, и потому Костлявая не грозила нам пальчиком из верхней полусферы. Небо было чистым!

Все шло как по маслу, но...

Оранжерея, она же Зимний Сад, являла плачевную картину.

От исполинского купола остались отдельные прозрачные ломти. Араукарии покрылись голубым инеем. Великолепные финиковые пальмы, наоборот, горели.

Березовая роща в отделении умеренного климата была превращена прямым попаданием в обугленный бурелом. На искусственных водопадах успели намерзнуть ледяные брыли.

И самое худшее: в Оранжерее вовсю хозяйничали клоны!

Посреди альпинариев расположилась огромная штабная машина. Несколько автоматчиков шарили по трупам наших ребят. Особо хозяйственный субъект набивал мешок подмороженными бананами.

С тяжелым сердцем довернули мы на летное поле «Б».

А вот здесь наши еще сопротивлялись — пожалуй, даже чересчур.

Космодром был затянут густым дымом: горели корабли, флуггеры, танки, топливо. Ежесекундно тяжелый бурый туман озарялся россыпью вспышек — от края дымного облака и до края.

Насколько можно было судить, на летном поле шло танковое сражение. А по закраинам — дичайшая пехотная свалка с элементами рукопашной.

Там, где было почище, а видимость получше — на обрамляющих космодром ледниках и скалах — повсюду копошились человечки. Однозначно опознать их как клонов или наших не взялся бы никто. Там, где среди человечков вдруг появлялся бэтээр, похожий на отечественный «Зубр», через сотню метров сразу же обнаруживался и клонский самоходный миномет. Вот и понимай как хочешь...

О том, чтобы идти на посадку, не могло быть и речи. Чтобы катапультироваться в это месиво — тоже.

 — Пушкин, Пушкин, слышишь меня?

Хо, а УКВ-то пашет!

— Да! Говори!

— Я тут пробовал до наших внизу докричаться! Связь немножко работает! Мне какой-то кретин попался, не мог понять кто я и откуда взялся! А потом трах-тарарах — и все, конец сеанса!

— Плохо.

— Очень! Ну что, Саша, прыгать будем?!

— Не уверен, что это хорошая идея.

— Я, если честно, тоже.

Я подумал, что вот ведь жизнь как интересно устроена: и Меркулов, оказывается, может быть в чем-то не уверен!

— Знаешь что, давай еще один заход сделаем и оба попытаемся связаться с нашими!

— Ну давай...

Никакого результата. Нас, вдобавок, обстреляли. Причем, по-моему, обе стороны.

— Пушкин, а Пушкин?

— Слушаю.

— Может, рванем на третий космодром?

— Это ничего не даст... Вот что, товарищ капитан-лейтенант. Летим на юг.

— Чего?!

— В донесении Иноземцева указано, что он оставляет вымпел «Ксенофонт» над Южным полюсом. То есть авианесущий Х-крейсер, с которого взлетели курьерские «Орланы», сейчас находится где-то там. Чтобы увидеть вспышки сигнальных фоторакет. Забыл?

— Соображаешь. И что мы будем там делать?

— Не знаю. Выйдем за атмосферу и попробуем привлечь к себе внимание «Ксенофонта».

— Как? Руками помашем?

— Может и руками... По обстановке решим. Ты давай лучше курс меняй, а то нас сейчас над озером зенитки пощекочут.

— Ишь, раскомандовался, — одобрительно проворчал Меркулов. — Ладно, Саша, решение твое поддерживаю. Полюс так полюс.

ИНТЕРВЬЮ с Александром Зоричем, а точнее, с авторским дуэтом — Яной Боцман и Дмитрием Гордевским, — работающим под этим «зоряным» псевдонимом.

— Не секрет, что писатели — люди капризные. Не надоел ли вам жанр космооперы? Ведь три увесистых тома подряд — это достаточно утомительно?

Яна: Мы, писатели, действительно капризны. Но и сам жанр космического боевика — капризен по-своему, именно потому скучать он нам не дает. Это очень емкий, многомерный жанр, в отличие от классического фэнтези. В космическом будущем все можно — и социальные проблемы решать, и личность героев рассматривать под увеличительным стеклом, и в космосе воевать… Так что мой ответ — нет, не надоел.

Дмитрий: Вот Яна дипломатичный человек. А я не очень. Я честно скажу: подустал. Не от жанра, впрочем, и не от конкретной книги. А как-то в целом — от всего сразу. Но всему виной заложенная в моем характере жажда новизны. Врать не буду — за новый космический роман сейчас я бы не сел. И не сяду.

— Помнится, между выходом первой части трилогии «Завтра война» (август 2003) и выходом второй части «Без пощады» (ноябрь 2004) прошло пятнадцать месяцев. А выход книги «Время — московское!» запланирован на сентябрь, то есть имеем всего девять месяцев между второй и третьей книгами. Можно ли сделать вывод, что вы торопились?

Дмитрий: Мы действительно торопились. А поторапливали нас господа-читатели, которые после «Без пощады» просто замучили нас вопросами «а что там будет дальше?», «а правда, что Саша Пушкин погибнет вслед за Колей Самохвальским?» и т.д. Ну и издательство АСТ заснуть не дает…

Яна: Я раскрою еще один маленький секрет — нам самим было очень интересно «что же будет дальше?», а пока роман не допишешь, как обычно, ничего наверняка не узнаешь. Ведь герои почему-то всегда норовят жить собственной жизнью.

— Так что же, в книге «Время — московское!» славянское братство народов в итоге победит инопланетных захватчиков? Руины Кремля, описанные в «Без пощады», наводят на тревожные мысли… А вдруг не победят?

Яна: Мы, то есть Объединенные Нации, обязательно победим Конкордию. Иного пути развития событий Александр Зорич себе не мыслит. Но эта победа не будет легкой. Всем придется попотеть, особенно главным героям.

Дмитрий: Упреждая возможный вопрос про личную жизнь лейтенанта Пушкина, скажу: да, мы его обязательно женим и положим конец его любовным страданиям. Но кто у нас намечен в невесты — это пока секрет. Любопытным придется дочитать книгу до последних страниц.

— Три космических боевика подряд… Не планируете ли вернуться к родному для себя жанру — фэнтези?

Дмитрий: А мы никуда из фэнтези не уходили. Просто сменили формат. Раньше писали фэнтези-романы, теперь пишем повести и рассказы. Одну из наших последних повестей, «Мы неразделимы», не погнушался опубликовать даже знаменитый журнал «Знамя». Который до этого фэнтези не публиковал ни разу, за семьдесят долгих лет своей истории. Так что Зорич и фэнтези — неразделимы.

Яна: Второй родной для нас жанр, я имею в виду, «альтернативную историю», мы тоже не забываем. Даже приготовили сюрприз читателям — роман о Древнем Риме. Роман называется «Золотая звезда» и выйдет отдельной книгой в одном всем известном московском издательстве. Но в каком — не скажу. Чтобы порох оставался сухим.

— Ваша предыдущая «альтернативка» была посвящена позднему Средневековью. Эта — Древнему Риму. Не боитесь наделать банальных исторических ошибок?

Дмитрий: Не боимся. Мы же все-таки профессионалы, кандидаты философских наук. Когда работали в Харьковском Национальном университете — специализировались на культурологии. В числе прочих, я читал на философском факультете курс «История античной культуры».

Яна: А я лично боюсь. Древний Рим — территория риска. Он действительно прекрасно изучен, многие люди искренне любят эту эпоху и знают ее прекрасно, «на иглу» ( есть такое выражение, отсылающее к древней монастырской традиции выучивания наизусть первоисточников. Например, Библии. Наставник брал цыганскую иглу, прокалывал книгу и семенаристы должны были сказать, какие стихи попадают на то место, куда вошла игла.).

— Вы вспомнили о своей работе в университете. Насколько я знаю, с сентября 2004 вы оба — вольные художники. Почему вы решили уволиться, расстаться с наукой?

Яна: Вообще-то, расстаться с наукой невозможно. Наука — она как праздник, который всегда с тобой. Я и сейчас читаю те же книги, которые читала, когда работала на философском факультете. И по-прежнему общаюсь со своими бывшими коллегами. Разве только лекции читать больше не хожу…

Дмитрий: Причина нашего ухода очень простая. Писатель ныне — переезжая сваха. Чуть ли не каждый месяц какие-нибудь конвенты, встречи, выставки, книжные ярмарки, на которых обязательно нужно присутствовать лично. Мы с Яной живем в Харькове, а мероприятия, требующие нашего присутствия, проходят в основном в Киеве, в Москве, Санкт-Петербурге… Чтобы колесить по небесам и весям, мы с Яной много лет выкручивались: брали замены, хитрили, менялись с коллегами парами… Но в какой-то момент поездок стало настолько много, что никакой хитростью уже не поможешь. Преподаватель, который присутствует в аудитории две-три недели за семестр — это не преподаватель, а клоун.

— Не скучаете?

Яна: Скучаем. Но это жизнь. Всегда приходится с чем-то расставаться.

Дмитрий: Я тешу себя надеждой, что общение с молодежью посредством книг ничем не хуже общения в ходе преподавательского процесса.

— Никогда не думали написать роман об университете? Фантастический роман, конечно!

Дмитрий: Думали. И даже сюжет придумали. Уверен, однажды мы его напишем.

Яна: Нужно, чтобы прошло какое-то время, чтобы материал, так сказать, «отстоялся». Чтобы ушло мелкое и глупое, осталось самое важное и значительное. То, что затем станет основой романа. В общем, лет через пять…

— Со дня выхода синопсиса романа «Без пощады» прошел почти год. Какое событие стало главным событием этого периода?

Дмитрий: Я знаю, это прозвучит немного странно, но для нас главным событием стала работа над сценарием компьютерной игры по нашей трилогии «Завтра война». Это будет военно-приключенческий космический симулятор (разрабатываемый в настоящее время по мотивам трилогии фирмой Crioland), работы уже идут полным ходом. В одном только Новосибирске над проектом «Завтра война» трудятся сорок человек. И в Москве столько же. А мы с Яной — мы шлифуем сценарий. До блеска.

Яна: Теперь наши читатели смогут полетать на «Горынычах» и «Дюрандалях» в роли кадетов, затем стать настоящими боевыми офицерами и пройти через огонь многих звездных сражений. Мы постараемся максимально приблизить игру к стандартам зрелищного кинофильма. Ну а героев — Пушкина, Самохвальского и Иссу Гор, — я уверена, читатели узнают сразу безо всяких подсказок.