МИХАИЛ НАЗАРЕНКО: «ЛЮБЛЮ КНИГИ, КОТОРЫЕ УДИВЛЯЮТ»

Владимир Пузий

Все-таки, что ни говори, культура книгоиздания (в том числе, издания фантастики) постепенно отвоевывает утраченные позиции в умах издателей и на полках книжных магазинов. И среди признаков того, что «наши в городе», — не только стильно оформленные тома, но и их содержание: качественный перевод, преди- и послесловия, наконец, десятки страниц комментариев. Да, подобных изданий еще мало, но они есть, их количество растет. И в подготовке некоторых таких книг принимают участие те самые «наши», которые не только «в городе», но и «в журнале». Знакомьтесь... а впрочем, что я говорю? — постоянным читателям «РФ»-ки Михаил Назаренко давно уже знаком: как своими рецензиями, так и циклом статей об истории фэнтези «За пределами ведомых нам полей...» Более того, в нашем журнале выходило несколько рассказов Михаила (один — под псевдонимом). А недавно в серии «Игра в классику» издательства «ЭКСМО» вышел роман «Маленький, большой» Джона Краули. Комментарии к книге писал все тот же Михаил Назаренко — чем не повод поговорить о нелегкой жизни комментатора?! :-)

— Первый вопрос напрашивается сам собой: как ты дошел до такой «примечательной» жизни? 57 страниц комментариев, где даются отсылки к не изданным на русском книгам Краули, к Кристоферу Марло, Хаксли, Джорджу Макдоналду, Одену, Йейтсу и чертовой дюжине авторов, о чьем существовании я, например, узнал только из этих примечаний. Так вот, откуда у тебя такая феноменальная эрудиция?

— Спасибо за такую оценку. Некоторая эрудиция, необходимая для филолога, которым я и являюсь по своей основной специальности, действительно имеется. Но комментарии к романам Краули — дело хитрое и непростое, даже для специалистов по англо-американским литературам (я русист). Для того, чтобы разъяснить цитату, намек, отсылку, необходимо их сначала опознать. А Краули любит цитировать без кавычек, растворяя, например, строки из «Оды к соловью» Джона Китса в прозаическом тексте. Или искажать исходные строки. Или совмещать в одной фразе того же Китса и — профессиональный девиз почтальонов. А уж строками из Шекспира и Библии наполнена вся англоязычная проза.

Поэтому я в самом начале работы сформулировал принцип: все, что похоже на цитату или намек, ими и является. Дальше — дело техники. Когда есть выход в Интернет, файлы с полным собранием Шекспира на двух языках, Библией на трех языках и «Оксфордским словарем крылатых выражений», — рано или поздно обнаружишь все. Или почти все. Один из персонажей «Маленького, большого», колоритный негр-посыльный, изъясняется сплошь цитатами — так вот, в его речи многое осталось неопознанным.

— С чего и как началось твое сотрудничество с издательством «ЭКСМО»?

— Все произошло по принципу «стучите, и откроется».

Когда я впервые прочитал «Маленького, большого» и пребывал в совершеннейшем восхищении, мелькнула мысль: «А вот если бы составить комментарии... Нет, не справлюсь». В 2002 году я написал и выложил в Сети большую статью о Краули — просто для того, чтобы рассказать людям о гениальном писателе. На бумажную публикацию я и не рассчитывал, однако «РФ» любезно приютила мой опус на своих страницах. 1 После выхода «Эгипта» я предложил издательству «Эксмо» свои услуги при подготовке следующих книг Краули, а заодно и переслал эту статью. Из «Эксмо» ответили положительно, однако дальше дело не пошло. И только когда я обнародовал в Интернете свои замечания по поводу перевода «Эгипта» и дополнения к комментариям, Александр Гузман — составитель, редактор и переводчик серии «Игра в классику» (а равно и многих других) — предложил сотрудничество. Надеюсь, оно продолжится. Во всяком случае, сейчас я работаю над вторым томом тетралогии «Эгипет»: он называется «Любовь и сон» и в некоторых отношениях не менее сложен, чем «Маленький, большой». По крайней мере, раньше мне не приходилось изучать биографии Джордано Бруно и Джона Ди и читать стенограммы разговоров с ангелами.

Кстати, должен поблагодарить А.Гузмана: он отредактировал не только перевод романа, но и мои комментарии, обнаружив несколько цитат, которые от меня ускользнули (в том числе из Хаксли и Одена, о которых ты упомянул).

— А вообще откуда берется желание комментировать что-либо?

— Из желания понять, а там и передать свое понимание другим. Пунктик преподавателя-филолога. Меня всегда страшно раздражали примечания типа «Данте — известный итальянский поэт», если рядом осталась без пояснений цитата из него же, или из Библии, или какого-нибудь вовсе неизвестного (у нас) викторианского поэта. А если источник цитаты найден, хорошо бы пояснить и контекст. Эпиграф к одной из глав «Маленького, большого» взят из «Энеиды» — Вергилия, разумеется, а не Котляревского. «Тевкры торопятся в лес, приют зверей стародавний...» «Энеида», хорошо. А что за лес? Зачем торопятся? И какое это имеет отношение к роману?..

Конечно, комментировать нужно и реалии. Реалии быта, истории, культуры. Что такое диван «честерфилд»? Как он выглядит? Если он стоит в комнате, это значит, что хозяин богат или среднего достатка? А если парнишка идет от парка Сент-Николас к Соборной Аллее — это значит к центру Нью-Йорка или на дикие окраины?

— Но есть ведь и другой подход к комментированию. Не зря же Умберто Эко настрого запрещает писать примечания к своим книгам? Не стоит ли руководствоваться принципом: «Умному достаточно»? Нужно ли вообще составлять комментарии к переводным книгам?

— Нужно. Обязательно. Подстрочные примечания действительно могут нарушить эффект, а к комментариям в конце книги можно обратиться, когда роман уже прочитан. Более того: в случае Краули так и нужно поступать.

Даже когда мы читаем «Онегина», приходится то и дело сверяться с огромными комментариями Лотмана и Набокова — просто для того, чтобы понять, о чем идет речь, не говорю — чтобы понять замысел автора. Время движется, и то, что было очевидно для современников Пушкина, нам уже неясно. А когда книга переходит из одной культуры в другую... сразу перестает работать огромный пласт аллюзий и цитат. Заменять их русскими или украинскими допустимо только в детской и юмористической литературе. Вот так кэрролловская Алиса становится Аней, а Смерть у Пратчетта цитирует фильм «Иван Васильевич меняет профессию». Это нормально. Но в переводе романа, настолько погруженного в англосаксонскую культуру, как «Маленький, большой», — недопустимо.

«Умному достаточно» — принцип хороший. Только не все читатели смогут принять такой вызов. Да что там читатели — и переводчики! Как может читатель Желязны узнать цитату из Достоевского, если во всех известных мне изданиях «Творца снов» она дана в обратном переводе с английского?

— А нет ли опасности удариться в грех субъективных интерпретаций (а бывают ли объективные?..): вложить в уста автора то, чего он говорить не собирался, приписать его тексту многочисленные смысловые аллюзии там, где их не было в авторском замысле?

— Субъективизм интерпретаций — это проблема скорее литературоведов, чем комментаторов. Автор примечаний — как чукча из анекдота: что видит, о том и поет. А когда не уверен, поступает, как герой «Сказки о Тройке». Помнишь? «Если наука не имеет достаточных данных для утверждения, что дело номер шестьдесят четыре прибыло к нам, скажем, из ФРГ, то она, наука, на вопрос «Было ли дело за границей?» прямо и недвусмысленно отвечает: вероятно». Вот так и я. Краули не раз говорил, что высоко ценит Урсулу Ле Гуин; один из не очень-то понятных эпизодов романа может быть прояснен отсылкой к рассказу Ле Гуин, напечатанному как раз в те годы, когда Краули работал над книгой. И комментаторы пишут: «Возможно, аллюзия...»

— Кстати, обозначь хотя бы в общих чертах круг твоих литературных пристрастий.

— Люблю книги, которые удивляют — не обязательно фантастическими вымыслами. Просто — открыть и ахнуть: я и не думал, что можно так написать...

Набоков говорил, что книги нужно читать не глазами, не умом, не сердцем, а позвоночным столбом: пробежит по нему дрожь — значит, книга настоящая. Список таких книг был бы очень длинным. Поэтому скажу только, что величайшими писателями прошлого века считаю Джойса, Набокова, Фолкнера, Платонова. Самый совершенный роман в мире — «Убить пересмешника» Харпер Ли, могу его перечитывать бесконечно.

Одно из самых пагубных заблуждений критики ХХ века: уверенность в том, что главное и единственное достоинство книги — это ее стиль. Безусловно, книги, в которых наслаждаешься каждой строкой — великая ценность; но и романы, герои которых живее многих «реальных людей», — ценность не меньшая. А уж те книги, которые совмещают то и другое, — как «Маленький, большой», например, — и вовсе на вес золота.

— Михаил Назаренко, между тем, не только комментатор. Ты-то сам себя кем больше считаешь: критиком, писателем, переводчиком, комментатором, «филологом вообще»?

— Прежде всего — «филологом вообще». Точнее, исследователем русской литературы. И все остальные виды моей деятельности — производные от первой и главной специальности. Подход филолога к тексту должен быть системным. Как эта книга связана с другими? Как она выстроена? Как воплощен замысел автора? Какие перспективы она открывает перед литературой? Добавляю к этому щепоть (да что там, пригоршню) субъективизма — получаю критическую статью. Ограничиваю себя фактами и только фактами — выходит комментарий. А поскольку я постоянно общаюсь со студентами, то привыкаю не только излагать какие-то идеи, но и делать их по возможности понятными, при необходимом минимуме упрощений.

Да и в своих рассказах я зачастую отталкиваюсь от чужих текстов — нет, никуда не денешься от филологии!

— Если можно, расскажи подробней о своих художественных текстах: когда и почему начал писать? И почему — так медленно и мало?! Еще и под псевдонимами иногда...

— Начал я даже не писать, а диктовать родителям — лет в семь. Потом были мечты о карьере писателя, завершением которой станет если не Нобелевка, то бюст на родине. Потом я понял, что призвание мое — все же литературоведение; слова складывать я, кажется, умею, а вот выстраивать сюжеты... Поэтому я пишу прозу, только когда иначе не получается. Я понимаю, что вот об этом не могу не написать. И начинаются мучения... Не знаю, хорошо получается или плохо (надеюсь, что хорошо, иначе не публиковал бы), но главный для меня результат — осознание: я не схалтурил и лучше сделать не смог бы.

— Да, едва не забыл! Ты ведь еще и бессменный руководитель творческой мастерской «Третьей силы». Что это за зверушка — «Третья сила», ее цели, задачи, победы и поражения?..

— «Третью силу» создали в конце 1997 года Марина и Сергей Дяченко как питомник юных талантов, которые хоть как-то причастны к фантастике. Собирались по воскресеньям в редакции журнала «Радуга», обсуждали творения друг друга, новые книги и фильмы. Первое время энтузиазм просто бурлил. Замечательное было время. А потом... Дяченко отпустили «Третью силу» в свободное плавание, и мы превратились в обычный клуб по интересам, а точнее сказать — тусовку. (Руководителем я никогда не был, самое большее — спикером.) Людей на встречи стало приходить все меньше, новые лица не появлялись, и теперь мы — уже не первый год — просто несколько человек, которые собираются по воскресеньям и говорят на самые разнообразные темы, от «игры в бисер» до биографии графа Дракулы. Обычная судьба подобных сообществ.

«Третья сила» мне дала очень многое, и прежде всего — знакомства с интересными людьми, связи, которые не порвались до сих пор.

— Вопрос банальный, но ответ на него наверняка будет интересен нашим читателям: каковы твои творческие планы (во всех сферах приложения твоего таланта)?

— Скажем так: «во всех сферах деятельности»...

Пойдем по порядку.

Филология. Последнее время меня очень интересует феномен «квазиисторической прозы». Это не только «альтернативная история», но и произведения, в которых как будто изображены реальные события реального прошлого... но только авторы вовсе не хотели рассказать читателям, «как все было на самом деле». Историческая проза с не-историческими задачами. В ХХ веке примеров немало — от Дмитрия Мережковского до Дмитрия Быкова, от Томаса Манна до Умберто Эко. Как отличить «квази» от «подлинно-исторической» литературы? Как развивалась в русской литературе эта ветвь? Вопросов множество, и я надеюсь найти на них ответы.

«В столе», то есть в компьютере, лежит почти законченная книга «Поховання на могилі (Шевченко, якого знаємо)» — объемное собрание народных легенд о поэте. Шевченко — колдун, Шевченко — пророк и освободитель, Шевченко, встающий из кургана... Интереснейший материал.

Критика. Прежде всего — должен закончить цикл о предыстории фэнтези, который уже второй год печатается в «РФ». В ближайших статьях — романтики, Джордж Макдоналд, Льюис Кэрролл, Редьярд Киплинг...

Литература. Есть один давний и упорный замысел. «В начале не было ничего, только Тьма и Опоссум...» Не знаю, выйдет ли что-нибудь из этого, а если выйдет, то когда. Но — надеюсь.

Интервью брал Владимир Пузий

1«Дом, который построил Краули» (РФ, 2003, № 4).

Воздушные шары Москва