РОВАН

Ника Ракитина

Яан ун Рабике, больше известный под именем «Крысяка», свесил жилистые ноги с постели и блеванул в ведро. После этого долго пил, дергая кадыкастой шеей, вино из высокогорлого кувшина. Вино отдавало медью. Утолив жажду, Яан поскреб макушку с редеющими черными волосами и покосился на разметавшуюся в кровати приятно обильную телом Удун Герике. Та скоренько прикрылась простыней. Под левым глазом у нее цвел роскошный фонарь, но мона молчала, и это радовало. Рядом с телом Удун забывалось виденное Крысякой на рассвете другое тело, размазанное по булыжной мостовой. Судя по одежде, раздавлен был моряк, хотя очень трудно идентифицировать того, по кому прошелся каток из набитых железных ломом бочонков, или колесница Джаггернах, или угольный утюг размером с корову. В итоге получилось что-то вроде яйца с кровью, которое намазывают на гренки. Пожалуй, Яан никогда больше не сможет есть гренки. Даже привычных ко всему каннуокских портовых стражей выворачивало, когда они соскребали с камней останки погибшего. Яан ун Рабике, дознаватель Иностранного Квартала Каннуоки, не был неженкой. По роду занятий ему нередко приходилось сталкиваться с малосимпатичными мертвецами: были и порезанные чуть ли не на куски в пьяной драке, были и раздувшиеся фиолетовые утопленники... Но то, что он наблюдал утром... Крысяка сплюнул. Господи, прости.

В дверь громко постучали.

Сегодня дознавателю не пришлось дожидаться в приемной, его провели к губернатору немедленно. Мессир Хольстат находился в кабинете не один: там был знакомый Яану еще по Катангу судовладелец, и они с губернатором шипели друг на друга, как пара разозленных ежей.

— Входите, ун Рабике! — прокричал мессир Хольстат радостно. — Я обещал вам, Лоренц, что мы разберемся. Вот он, наш лучший дознаватель.

Арматор фыркнул: дескать, в гробу он видал дознавателя, — и ушел.

— Садитесь, Яан, — любезно предложил губернатор, и Крысяка понял, что все идет наперекосяк, однако без возражений опустился в темное с резной, высокой спинкой кресло. Кожа на узком сиденье протерлась и треснула, а удерживающие ее металлические гвоздики были ополированы задами множества посетителей. Мессир Хольстат опустился в такое же кресло за рабочим столом. Под деревянной крышечкой наголовья губернатор выглядел точь-в-точь, как угодник ун Страатен с алтаря в Катангском соборе. Над этим алтарем, похожим на готический замок, трудились в течение пятнадцати лет лучшие резчики, оставляя специальные ниши для Иешуа, Богодевы и святых.

— Ты знаешь, что происходит в порту?

Яан кивнул. Нехорошей болью отозвалась голова. За три ночи — три матросских трупа, раздавленных, как сегодняшний. В глухих местах: на пустых причалах... между складами... Разумеется, никаких свидетелей. Трупы не обворованы. Не нашлось желающих шарить в кровавом месиве...

— Сегодня у Лоренца раздавило капитана.

— Да? — спросил Крысяка вяло.

— Его опознали. На нем были хорошие сапоги и кафтан из вентанского сукна с галунами.

Яан фыркнул сквозь зубы: может, галуны и были... разглядишь там...

Мессир Хольстат сделал строгое лицо:

— В порту паника. Шхуны «Монабелле» и «Розальон» собрались отчаливать недогруженные. Республика Саардам не должна понести урон в торговле. И наша политика, — толстый палец начальства закачался перед длинным носом Яана, — тоже. Наши интересы в Нижнем Ресорме.

Заладил! Ун Рабике сморщился, как будто лимон ел. У Республики всегда не хватало мозгов. Нижний Ресорм... комариные плеши, топи с гнусом и лихорадкой, солончаки... Чего-то стоит одна приморская Каннуока, если забыть про ее проклятущее Зеркало.

— Ты этим займешься. С Храмом я уже договорился, — бодро вещал губернатор. — Тебя будут ждать на выходе из квартала и препроводят для совместных действий. Поделятся людьми. Все, требующееся от меня для нахождения убийц...

Яан потер плешь: быстро же мессир Хольстат сработал, однако. Не иначе, Лоренц поспособствовал. Придется Удун Герике сегодня без меня ночевать. Ничего, она баба видная, не заскучает.

Крысяку действительно ждали. Безо всяких рогаток препроводили на ступени Храма, где, скрываясь в тени квадратных колонн, его ждал мужчина в гербовой тунике. Было ему на вид около тридцати — как самому ун Рабике, росту — словно в давешнем арматоре, под сажень, но без дородства и вальяжности последнего: в профиль мединский клинок. Лицо жесткое, бронзовое, глаза серые с зеленью. Гладко выбрит. Губы поджаты. Все они здесь, в Каннуоке, презирают чужаков — терингов.

— Здравствуйте, Яан, — чисто выговаривая по-саардамски, произнес храмовник: хоть с этим беды не будет. Конечно, Крысяка в Каннуоке пообтерся, мог по-местному больше трех слов связать, но обилие шипящих и примяукивание в интонациях давались с трудом.

— Я храмовник. Бранд, полукровка. Пойдемте.

Яан взглянул на портал, как на ловушку: вот так, запросто, пойти к их Зеркалу?!

Бранд ухмыльнулся:

— Ладно. А что вы собираетесь предпринять, Крысяка-Анкай?

Ун Рабике дернул щекой:

— У вас хорошие шпионы.

— Храму не нравится то, что происходит. Мы заинтересованы в торговле с Вентаной, Ожерельем Кончи и, тем более, Республикой Саардам. У нас есть на нее определенные виды.

Брови Яана поднялись к челке: снова кому-то небезразлична Республика. Возможно, на сей раз интерес чисто гастрономический... Он лихо пожал плечами.

— Если виноват чужак, в Зеркале его не увидишь.

Бранд коротко ответил:

— Посмотрим.

Собственно Храм представлял собой приподнятое на платформе квадратное помещение с плоской крышей, опирающейся снаружи и изнутри на квадратные колонны из тесаного гранита. Толстые стены со стрельчатыми окнами, пол из каменных плит, ряд железных гнезд с горящими походнями. Крестообразно расположенные порталы: к гавани и внутреннему двору и в крылья — более поздней и легкой постройки. Внутри было сумрачно и прохладно. Дым походен пах смолами и завивался к воздуховодам потолка, почти скрывая собой висящее на якорных цепях огромное овальное зеркало — Бронзовое Зеркало Каннуоки.

Яан закашлялся от дыма и замер, прикрыв рукавом рот, дожидаясь, пока глаза приспособятся к полумраку. Голос прозвучал хрипло, когда он заговорил:

— Вы... ты, должно быть, знал... видел, что я сюда приду.

Бранд хмыкнул, пожал плечами:

— Нетрудно было догадаться, и не глядя в Зеркало. Мы прибегаем к нему не так уж часто.

— А я думал... я думал, — Крысяка откашлялся, — посмотришь — и все станет ясно. Меня ослепят?

— Что?!.. — Бранд безудержно расхохотался — Яан никак не ждал от храмовника такого задушевного хохота. — А-а, это ваши страшные истории... Нет, мы не ослепляем пришедших в Храм терингов. Смысла нет. Вы и так слепы.

Ун Рабике порешал, не обидеться ли, и раздумал. Спросил ядовито:

— А эти ваши... отверженные?

Лицо Бранда сделалось еще жестче, губа вздернулась в оскале:

— Нам... работать вместе.

Яан харкнул в кулак. Похоже, сегодняшнее убийство изрядно выбило Крысяку из колеи, если он начал вслух задавать опасные вопросы. Хорошо молчишь — дольше живешь. В работе дознавателя наиболее ценятся глаза и уши, а не язык. Хотя он сказал правду. В Каннуоке, как черт ладана, боятся отверженных: пр оклятых, «исчезнувших из Зеркала», «исчерпавших судьбу». Если Зеркалу известны все линии будущего каждого рожденного в городе человека, то «невидимки», чьи поступки невозможно отследить, вызывают, самое малое, опаску. Таких отселяют в отдельный квартал — за стены с недреманными стражами и ровно месяц ждут, не появятся ли в Бронзовом Зеркале отражения их возможных жизней. Не слышал что-то Яан, чтобы-таки появились. А если так, то через месяц пр оклятого предают смерти. Или (когда смилостивится судья), ослепляют и изгоняют из города. На севере болота, на западе мертвые пески, с юга море, с востока хребты Монте-Драгонады, через которые и зрячий-то не всякий живым пройдет. В Каннуоке стража с приказом убить: и изгнанного, и тех, кто его посмеет укрывать. Шансы выжить невелики…

— Приношу свои извинения, — Крысяка скорбно опустил голову. Бранд махнул холеной рукой.

Шаги жрицы были такими легкими, что застали ун Рабике врасплох. В жрице тоже что-то было от статуй катангского алтаря: точеная фигурка, широкие бедра и маленькие крепкие груди. Гордая шея, упрямо вздернутая голова с узлом волос, по-детски пухлые губы. Глаза навыкате, кожа цвета темного дерева. Ун Рабике сдержал шаловливую руку. Сдержанно поклонился. Жрица что-то промяукала, пожирая его глазами.

— Она говорит, чтобы ты не боялся.

Яан почесал затылок.

А босая красавица деловито поставила по обе стороны зеркала чашки (пахнуло ладаном, сандалом и корицей), подожгла содержимое. Бранд отошел к стене и сдвинул какой-то механизм. С клацаньем, заставившим дознавателя вздрогнуть, упали ворота, отсекая запахи моря и зелени и свет, зеркало на цепях поползло вниз. Только что нижний край его был у подбородка дознавателя, и вот уже опустился на уровень пояса. Движение совершалось бесшумно — видимо, механизм регулярно смазывали. Яан разглядел в смутной бронзовой поверхности, затянутой дымом, свое кривое отражение.

— А-а...

Жрица хихикнула.

— Ничего, можешь даже потрогать, — усмехнулся в темноте храмовник. — Прислужницы полируют его утром и вечером. А потом стой и молчи.

В какой-то момент молчание стало тяготить Яана. Его спутники застыли, как деревянные, только поблескивали во тьме зубы и белки глаз. Спиралями закручивался, клубился пахучий дым. По бронзовой глади зеркала бежали тени. Малышка-жрица вдруг отшатнулась, вскидывая руки к лицу, и выкрикнула:

— Агни! Агни!!..

Похоже, она увидела огонь. Яан, ногой опрокинув одну из чашек, подхватил падающую девчонку. Отозвалось густым басовитым гулом задетое зеркало. Бранд, выпав из оцепенения, свалился на колени. Закашлялся, прижимая руки ко рту. Потом с усилием привел в действие отпирающий механизм. Ворота поползли кверху по желобам. Крысяка только теперь вздохнул спокойно: до этого он чувствовал себя в запертом Храме, как в могиле.

— Ты-ы ви-идел? — высоким резким голосом спросила Бранда жрица, и на этот раз, как ни странно, Яан ее понял.

— О-отпусти!

Крысяка разомкнул объятия. Оказывается, девушка говорила по-саардамски. Говорила, как человек, до того долго страдавший немотой, но вполне правильно, четко выговаривая звуки. Умеет, когда захочет, зараза.

— Спасибо, что разбудил, — сказал Бранд. — Видение было тяжелым. Что?

Жрица, освободившись, опять вернулась к своему кошачьему языку. Услышав перевод, ун Рабике в который раз за этот день вскинул под кромку волос брови: тяжелое зрелище — и тут же завтрак? Не вязалось как-то...

Бранд, похоже, умел читать по лицам.

— Видения требуют сил, — пояснил он. — После этого очень есть хочется. И ведь сидя удобнее все обсудить?

Яан прислушался к желудку: тот не протестовал. Пожалуй, можно и позавтракать. Или точнее (судя по положению солнца в храмовых дверях), пообедать. Тем более, что возле зловещего Зеркала оставаться совсем не хотелось.

Под фиги, финики и овсяные лепешки на меду хорошо пошел розовый мансоррский мускат. Жрица раскраснелась и призывно улыбалась Крысяке. Что-то промяукала, коснувшись его рукава отполированными до зеркального блеска ногтями.

— Ее зовут Шаммурамаш, — перевел Бранд.

Яан поднял стеклянный бокал:

— Твое здоровье, Шамм... Шемм... Маар.

Жрица Зеркала тихо хихикнула. Они сидели на подушках в прохладной келье, с трех сторон огороженной каменными стенами. Четвертая стена отсутствовала, на ее месте был выход во внутренний дворик, отделенный от основного сада решеткой, густо перевитой виноградной лозой. Между глянцевых листьев розовели гроздья. Благоухали цветы. Трещали цикады. В маленьком бассейне лепетал водомет, кружа в своих струях наполненных воздухом стеклянных дракончиков. Под каплями тихонько позванивало стекло.

Бранд отставил бокал, вытер полотенцем губы.

— Я расскажу тебе, что мы видели.

Яану не пришлось изображать внимание: ему было и в самом деле интересно.

— Скорее всего, тебе известно, что Бронзовое Зеркало отражает будущее любого, рожденного на земле Каннуоки. Все цепочки случайностей и возможностей. Существует бесконечное количество возможных вариантов развития событий, рассматривать все — жизни не хватит. Потому мы просим Зеркало показать узлы, ключевые переломные точки. Зная таковые, мы можем изменить нашу жизнь к лучшему, избежать неприятностей или сделать их наименьшими по всей цепи, уцелеть там, где грозит опасность...

Ун Рабике понимающе кивнул.

Бранд слегка улыбнулся.

— С помощью Маар я попытался рассмотреть собственное будущее, связанное с этим расследованием. И нашел единственную цепочку, при которой не погибну.

Рука Яана по привычке потянулась скрести макушку. Мона Герике утверждала, что он-таки полысеет раньше времени. К черту! Дознаватель подался вперед.

— Я видел ночь... лежал... совсем беспомощный, — Бранд хрустнул пальцами. — А на меня двигалась стена тумана. Со скоростью медленно идущего человека. Я хотел вскочить и убежать, но не мог. Ужас и холод исходили от этого тумана, вернее, от той угрозы, что пряталась в нем. От этого... незримого воняло медью и гнилым деревом. Я думал, что задохнусь. А потом что-то выдернуло меня оттуда.

Ун Рабике почувствовал, что розовое мансоррское рвется наружу. Именно такой запах вместе с запахом бойни витал там, где утром нашли тело злосчастного Лоренцова капитана. Теперь Яан слушал особенно внимательно.

— Я едва удержался в видении. Нас часто выталкивает, когда мы наблюдаем страшное. И увидел пустой колючий берег, остов корабля и слепую женщину...

Пока Бранд рассказывал, Маар извлекла необходимые принадлежности и быстро нарисовала коротко остриженную женщину в измятом платье и грязной повязкой на глазах. Судя по изящному и точному рисунку, платье из драгоценного каннуокского шелка было когда-то синим, как сумеречное небо. На его подоле и рукавах сохранились жемчужные узоры. Ворот платья открывал высокую грудь неизвестной. Красивая шея, изящная линия плеч... Чтобы стать принцессой, нищенке не хватало лишь ухоженности.

Крысяка, пораженный мастерством рисовальщицы, восхищенно присвистнул.

— У толковательницы должен быть зоркий глаз и верная рука, — произнесла жрица по-саардамски. Не всякий достаточно хорошо видит в Зеркале. В таких случаях помогаем мы. Нас учат четкости внутреннего зрения и ловле видений на бумагу. Рассказывай дальше, — велела она Бранду.

Бранд вытер ладони об одежду. Посмотрел исподлобья. Глаза его стали почти черными. Кожа на лбу собралась в морщины.

— Потом был огонь. Кажется, я сам зажег его... Весь в саже, я сидел на чьей-то могиле...

— Мраморное надгробие с фонарем — по нашему обычаю, — вплелся голос Маар.

— Лицо перекошенное, дикое. На щеке рана. Я вытер сажу с рук о мрамор. За спиной у меня было море, сбоку — маяк, из его окон рвалось пламя.

— Мы знаем это место. Пристанище брошенных кораблей, старое матросское кладбище...

— ...и часовня Всех, не вернувшихся в гавань.

Дознаватель, не дотянувшись до фиников, сунул в рот пустые пальцы. На его оплошность не обратили внимания ни каннуокцы, ни он сам. — Вы полагаете, это подсказка?

Бранд кивнул:

— Зеркало ничего не показывает зря. Тебе трудно это понять, просто прими на веру. Храм поручил это дело мне, потому что я и вашей, и каннуокской крови, и равно понимаю оба мира...

— Или ни одного, — буркнул Крысяка себе под нос. Подул на укушенные пальцы. Сказал громко: — Мы туда пойдем?

 — Обязательно.

Храмовник разгладил на коленях рисунок Маар:

— Ты обещала сказать, Шаммурамаш.

— Возможно, это одна из «исчерпавших судьбу». Или ее призрак. Запах гнили, который я ощущала, — жрица передернула точеными плечами.

— И какой у нее повод мстить матросам- тер…

— Пообещали спасти — и не сделали? — луны бровей взлетели над яшмовыми глазами жрицы. — Утопили, боясь обыска?

Ун Рабике припомнил все, что знал о подобных случаях. Мерзко, но похоже на истину. У этой малютки не только верная рука, но и ясный ум.

— Пока вы сходите на старое кладбище и в таберну, я подниму архивы. Посмотрите сюда, — полированный ноготок уткнулся в рисунок, — одежды прекратили расшивать жемчугом года три назад. По крайней мере, таким узором. Да и платье поистрепалось. Но сидит слишком хорошо, чтобы быть с чужого плеча. Возможно, у нее нет другого. Что еще? Она молода, и была бы хороша собой, если бы не лишения. Родом из Каннуоки, возможно, с примесью ресормской крови — кожа слишком темная. Аристократка: ладони и ступни маленькие, изящные. Поворот головы, твердая линия губ и подбородка — даже в слепоте она осталась собой.

— Серьезный противник.

Маар бросила короткий взгляд в сторону ун Рабике, проверяя, не шутит ли тот. Улыбнулась:

— Вы правы, мессир. Кстати, явлена она была все возле того же кладбища кораблей, и...

Жрица совсем, как саардамки, хлопнула себя ладошками по щекам, и схватилась за кисть:

— Вспомнила! Вот!

На рисунке в руке слепой возникла разномастная, дикая охапка — засохшие веточки; стебли, выдранные с корнями; осыпавшиеся цветы — скелет букета, собранный наощупь. Бранда передернуло.

— Это что-то значит?

Девушка закусила деревянный кончик кисточки:

Не знаю.

…

Продолжение читайте в журнале «Реальность Фантастики №10(14) за сентябрь 2004».