«ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ» НЕ ОПОЗДАЛ

Аркадий СТРУГАЦКИЙ, Борис СТРУГАЦКИЙ. Собрание сочинений. В 11 т. Т.12, дополнительный. — Донецк: Сталкер, 2003.

В прошлом году, казалось бы, завершился знаментальный литературный проект — ПСС Стругацких, самое полное, каковое можно только вообразить на сегодняшний день. Напомним, что инициатором издания стало донецкое издательство «Сталкер», отцов-основателей которого не смутило наличие уже как минимум двух московских собраний сочинений классиков-фантастов — одного, давнего, в издательстве «Текст» (самый разгар перестройки) и одного недавнего («Миры братьев Стругацких» в «АСТ»). Новое ПСС хоть и выпускалось тиражом около 10 тысяч экземпляров, ориентировано не на широкие массы, но именно на армию самых преданных поклонников братьев-фантастов. Тех, кому важнее не яркий целлофанированный переплет, а наличие дополнительных материалов в каждом томе. Канонические тексты были в домашних библиотеках — хотелось всего, «что вокруг». Обеспечить такого рода публикации могла лишь специальная команда («людены»), и она, по счастью, давно существовала: в Москве, Санкт-Петербурге, Саратове, Абакане, Донецке. Текстология была доверена Светлане Бондаренко, которая работала в тесном контакте с Владимиром Борисовым, Виктором Ефремовым, Вадимом Казаковым, Алексеем Керзиным, Виктором Курильским и Юрием Флейшманом...

В прошлом году казалось, что собрание завершено, ан нет! Недавно на прилавках появился незапланированный первоначально, дополнительный двенадцатый том собрания. О центральной вещи тома, романе «С.Витицкого» (то есть Бориса Стругацкого) «Бессильные мира сего», скажем подробнее чуть ниже, а сейчас о других составляющих тома. Второй по величине публикацией стала монография польского исследователя Войцеха Кайтоха «Братья Стругацкие», переведенная на русский и откомментированная Владимиром Борисовым. Любопытно, что именно польскому филологу оказался по плечу внимательный анализ не только литературной ткани произведений братьев-фантастов, но и — что не менее важно! — общественно-политического контекста, в котором эти произведения существовали в момент написания или первой публикации. Не секрет, что наша действительность меняется стремительно, и те реалии, которые кажутся абсолютно прозрачными нынешним сорокалетним, у двадцатилетних уже вызывают вопросы. Хотя работа Кайтоха была закончена десять лет назад, она ничуть не устарела и выглядит надежным подспорьем для тех, кто желал бы сверить свои ощущения от прочитанного с исследованием знатока. Кроме монографии польского филолога в том включены также эссе Аркадия Стругацкого «Сказание о Есицунэ», фрагменты переписки Бориса Стругацкого с ныне покойным киевским фантастом Борисом Штерном, а также воспоминания об Аркадии Стругацком: своими впечатлениями о встречах со старшим братом-фантастом (чья жизнь оборвалась в начале 90-х) поделились писатели Аркадий Арканов и Александр Мирер, критики Всеволод Ревич и Рафаил Нудельман, а также Людмила Абрамова (вторая жена Владимира Высоцкого).

А теперь вернемся к роману «С.Витицкого» — и философскому, и фантастическому, и приключенческому одновременно. Предыдущая книга Бориса Стругацкого, написанная в одиночестве («Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики», вызвала немало вопросов у читателей и критиков, обиженных чрезмерной открытостью (если не сказать — намеренной размытостью) финала. Последние главы новой книги романиста также оставляют простор для различных толкований как фабулы в целом, так и главной идеи.

Оставим будущим читателям право и возможность самим поразмышлять над прихотливостью перипетий. Тем более, что собственно сюжетные повороты в этой книге играют несравненно меньшую роль, чем в большинстве книг братьев Стругацких. Однако читатель нового романа увидел тут опять «руку мастера», способного сделать очень много на сравнительно небольшом отрезке текста (роман значительно короче обычных вещей Стругацких, но столь же емок и глубок). Главный герой «Бессильных мира сего» — великий и ужасный Стэн Аркадьевич Агрэ, который в свое время был «подопытным кроликом» в жутко секретной лаборатории, где пытались создать нечто вроде эликсира бессмертия для товарища Сталина. Эликсира, правда, сотворить к сроку не удалось. Однако один из объектов экспериментов советского Менгеле обрел-таки ненароком выдающиеся свойства: умение увидеть в любом подростке его ГЛАВНЫЙ талант и развить этот талант до невероятной степени. Чем-то подобным, если кто помнит, занимались еще загадочные «мокрецы» из «Гадких лебедей». Однако три с лишним десятилетия, отделяющие ту давнюю повесть от сегодняшней, избавили Стругацкого-Витицкого от прежнего романтического оптимизма образца 60-х. В новом романе лучшие птенцы гнезда Агрэ, изначально способные осчастливить человечество, увести его в алмазно-сапфировую даль, сами губят свой гений, разменивают его на мелочь. Великий эмпат кодирует алкашей. Великий бодигард вынужден охранять какую-то невразумительную сволочь. Выдающийся спец, способный на слух отличить правду от лжи, подрабатывает в частном сыскном агентстве. Повелитель насекомых за малую мзду выводит тараканов. Ну а великого пророка пытаются заставить работать одного за целое пиар-агентство — пусть только попробует отказаться, пожалеет, что на свет родился...

Безусловно, Борис Стругацкий написал печальный роман. Россыпь завораживающих фантастических микросюжетиков не может заслонить главной, выстраданной мысли писателя: обязанность настоящего Учителя — всю жизнь держать в поле зрения учеников и сохранять оптимизм, даже видя, КЕМ стало большинство из учеников. Другого выхода просто нет. Надо упрямо растить новых питомцев. «Совершенно нет времени», — бормочет Агрэ на последних страницах романа. Это не так. Время пока есть. Успеть можно, потому что в противном случае быть беде...

Будут ли предостережения фантаста услышаны? Кто знает. Недаром же тонкий и внимательный питерский критик Самуил Лурье — один из тех, кто в конце 60-х пробил в «Неве» публикацию «Обитаемого острова» — о новом романе высказался таким образом: «Фантастический. Философский. С ужасами, леденящими кровь. С остротами, смешными по-настоящему. С концепцией, выстраданной и глубокой, — но которую отказывается принимать мой бедный здравый смысл».